Автор: Аня Кузнецова

Писательская школа «Глагол» вместе с издательством «Самокат» выпустили сборник короткой прозы «Сообщники». «Мы собрали смелые рассказы о берлинских сквоттерах и московских стендаперах, о жителях хутора на юге России и подопечных кыргызского шелтера для девушек, о подростках, подругах и молодых мамах. Все они пытаются найти возможность говорить и быть услышанными, влиять на что-то, менять мир вокруг или, наоборот, спрятаться, обособиться», — рассказывают редакторы книги.

«Большой Город» публикует рассказ Александры Бруй «Как можно бояться собак», читая который переносишься в детство, где вечерние встречи с ровесниками и мечты о лучшем будущем переплетаются с наблюдением за насилием и невозможностью диалога со взрослыми.

Возле футбольного поля я сняла палец с кнопки карманного фонарика. Мутный, еле живой свет потух. Сквозь треск невидимых сверчков сильнее слышались смех и неразборчивые оборванные фразы. Все уже были там.

На голом поле, без высокой травы, темнота казалась светлее. Они сидели, как обычно, под каштаном — все девчонки под единственным деревом в поле, на краю. Здесь кто-то давно поставил лавку.

Я почти подошла и обернулась: темнота за спиной слилась с этой и стала общей.

— О, пришла!

Катька, ее подруга — городская Кати́ — и Наташка сидели. Напротив, в вечной квадратной позе, стояла Ленка Немая: руки спрятаны по локоть вглубь кофты, ноги расставлены на ширину плеч.

Я поздоровалась со всеми и, заметив, что единственное свободное место на лавке занято пивом, встала рядом с Ленкой Немой.

— Не отпускали, что ли?

— Да там! — я высоко застегнула молнию на олимпийке.

Катька, щурясь, затянулась сигаретой, рыжий огонек у ее лица вспыхнул и потемнел. Она рассказывала что-то о московской сестре, которая обещала приехать, и тогда Катька сможет носить ее очень даже хорошие, почти новые шмотки. Пока она рассказывала, я наклонилась к Наташке и тихо сказала:

— Я брови выщипала.

— Покажи! — она выпустила струю белого дыма куда-то за плечо и пульнула в сторону докуренную сигарету.

Я задрала челку и слегка приподняла новые, онемевшие от недавнего выщипывания брови. Наташка прищурилась, вытянув шею, а потом захлопала себя по бокам:

— Не вижу ни хера! А дайте кто-нибудь сигарету.

Я отошла назад.

Катька вдавила палец в дырку жестяной банки, достала и облизнула его.

— А ребята — там, где братская могила!

Все, и я тоже, повернули головы, куда Катька показала подбородком. В черноте все казалось высокой травой. Доносившиеся голоса звучали как выдуманные.

— Херней опять маются! — Наташка затягивалась новой сигаретой и чертила кроссовкой фигуры в невидимой пыли. — Ну и че сидеть?

Щелкнула, проглатывая язык, последняя пивная банка, и я подумала, хватит ли фонарика на обратный путь. Все выйдут с поля и окажутся почти у дома, а я буду идти, слушая лай собак, одна.

— Короче, хотела себе комбинезон, — сказала Катька, — и мы с Кати поменялись на мои вот эти штаны, — она погладила себя по бедрам.

Я выпустила в кармане фонарик из руки. Наташка сказала:

— А мать? Если запалит? — и втоптала окурок кроссовкой в пыль.

— Так я в сарае переодеваюсь!

Наташка предложила сесть к ней на колени, если меня замаяло так стоять, и я села. Пустые пивные банки справа от нас пошатывались. Через какое-то время ноги стали ныть от напряжения, потому что я слегка держала себя в воздухе, иначе Наташке будет тяжело сидеть. Катька все рассказывала, ее подруга кивала, Немая стояла квадратно, а Наташка вдруг дернулась:

— Ты костлявая капец! Вставай! — и не слегка подтолкнула меня в спину. Все засмеялись, и я. Стоя, я просунула пальцы в рукава олимпийки, но вовремя заметила, что делаю как Ленка Немая, и оставила руки просто так.

Катька рассказывала теперь, как она все хорошо придумала, когда уходит из дома с тетрадками и говорит, что к отцу — геометрию решать. А сама в сарае переодевается в нормальное и уходит в город; и у нее в брошенном сарае уже целая квартира своя.

— И кто-нибудь всегда подвозит, когда иду по трассе.

Смех из черноты поля стал хорошо слышен. Я поглядывала туда. Запах горелой травы усилился: кто-то опять поджег, чтобы новая росла.

— Ну а если мать узнает? — снова допытывала Наташка.

— Они не общаются с отцом сто лет! Он ее бил, козлина.

— А твой отец мать бьет? — Наташка смотрела то ли на меня, то ли на Ленку Немую, и я вперед ответила, что не видела, но думаю, что бьет. Городская Кати сказала: «Если хочешь, тоже наше пиво пей».

Я потрясла пустую банку и вернула на место, достала из кармана фонарик, зачем-то включила и выключила его.

— Че это? — спросила Катька. — Дай-ка глянуть. Прикольный! Дашь на время? А то я в город одна хожу!

Я кивнула Катьке.

— Это, что ли, ваши ребята там ржут? — спросила городская подруга Катьки, и Катька засмеялась. И Наташка засмеялась, и потом я. Катька стала светить в ту сторону моим фонариком.

Смех в далекой темноте вспыхнул по новой, я увидела круглый, мечущийся по земле огонек. Пахло паленым.

— Подожгли че-то, дебилы! — сказала Наташка. — Мяч?

Смех разгорался сильнее, ребята на том конце поля уже ржали вовсю. Где-то визжала кошка. Я пошутила, что у них брачный период и они, как коты, орут. Ленка Немая взяла пустую банку и стала плющить.

— Может, как будто бы на братскую — и глянем? — предложила, щурясь, Наташка, и Катька зло ответила:

— Сами придут! Еще потом дымом провоняешь!

И ребята правда пришли. Колян, двоюродный брат Игоря, оказался вообще всех выше. В темноте на фоне неба хорошо была видна его вытянутая голова.

От всех воняло горелой и сырой травой, как будто ее из ведра ошпарили и потом подпалили. Я дышала, пропуская вдох.

Они бросали какие-то куски фраз друг другу и смеялись, складываясь пополам. Так они шутили про что-то им понятное. Наташка назвала их вслух «дебилы», а Катька повторила мою шутку про котов. Они стали мяукать и ржать сильнее. И потом Катька врала, что она поедет в Москву и, может быть, если захочет, устроится, как ее сестра, помощником адвоката. Ее подруга держала пустую банку пива и дакала в ответ. И тут Ленка Немая сказала, что, если они еще раз так сделают, она их всех согнет, как вот эту жестяную банку. Ребята заржали, и мы тоже все.

— А что они такого сделали? — сказал этот новенький, Колян. И ребята повторили, спросив Немую Ленку: «Что?»

Ленка вообще никогда почти ничего не говорила, это было не про ее характер, поэтому она и была Немой. И теперь она опять замолчала, и тогда Катька стала говорить про Москву, а ребята опять про свое заржали. Наташка повторяла, гладя себя по волосам: «Совсем дебилы!» Потом взяла у Коляна сигарету и спросила, как я пойду без фонаря домой.

В одиннадцать Колян провожал меня через всю деревню. Он удивлялся, как можно бояться собак, если собак у нас в деревне почти нету, только тупые визгливые кошки. И я не стала говорить, что у меня есть серый и еще пушистый рыжий кот.

Колян довел меня до фонаря у дома и быстро пошел назад. Из-за шторы, уже в комнате, я успела понаблюдать, как он уходит. Молнии на его кроссовках подмигивали.

Запах кислятины и дыма от его куртки я чувствовала даже на следующий день.

А вечером, похлопав себя по карманам олимпийки, вспомнила, что фонарик вчера отдала сама. И вышла в сторону поля, по трескающей сверчками темноте. За спиной, у дома, оставался серый кот, он ел сразу из двух мисок.

обложка: «Издательский дом „Самокат“