Клитор вместо сочного бутона, грудь вместо дыни и секс в «Барышне-крестьянке» Пушкина (18+)

Автор: Максим Сонин

Зачем писать про секс?

— Раньше я вообще не хотел описывать в своих книгах секс. Было, во-первых, трудно, потому что в русской художественной литературе это редкость, а главный инструмент любого автора — накопленный языковой багаж. А во-вторых, было совершенно непонятно — зачем? Кому этот секс в литературе нужен?

Со временем на второй вопрос нашелся очевидный ответ. Одна читательница написала мне, что ее возбудила невинная тактильность в одном моем тексте. Написала как комплимент, а мне даже в голову не приходило, что кто-то будет читать мои тексты и возбуждаться. Я прочитал ее сообщение и подумал: «Здорово. Классно. А как писать такие сцены лучше?»

Непросто. И не только потому, что Пушкин и Довлатов не написали таких сцен секса, из которых современные авторы могли бы почерпнуть нужные слова. Но еще и потому, что, кроме Пушкина и Довлатова, на русском языке пишут еще очень многие люди, и тексты о сексе у них часто получаются не слишком удачные, а иногда и прямо кринжовые.

«Сергей положил ее на животик», — пишет авторка порнорассказа «Зашел к двоюродной сестре»: «И принялся долбить ее вагину, словно заколачивая сваю в упругий грунт».

«Вновь проникаю за стойку», — пишет другая авторка в порнорассказе «Туфли на высокой шпильке»: «Попутно обнажившись, и вторично натягиваюсь губами на его кукурузину, ставшую уже почти родной…»

«Он трахал меня минут 10», — пишет третья в порнорассказе «Трахнулась с парнем сестры»: «За это время я кончила раза три».

Мы читаем эти тексты, набираемся опыта и потом пишем как-то также. Про «сочные бутоны» (имеется в виду «клитор»), «багаж» («сперма») и «звенящий как телеграфный столб напряженный член» (просто «возбужденный член»). И это только языковые штампы, а ведь еще нужно учитывать анатомию и инклюзивность. Поэтому я решил исследовать, как на русском языке удачно писать про секс, а главное — как лучше всего писать про секс так, чтобы описания возбуждали.

Смешной язык секса

Что же не так с «сочным бутоном» вместо «клитора»? А с «дынями» вместо «груди»? Да, в принципе, ничего такого. В любом художественном тексте есть место стилизациям, шуткам и необычным оборотам речи. Главное — сразу ответить себе как автору на вопрос: зачем я использую такую лексику?

У любой сцены есть рассказчик — или рассказчица. Причем в тексте, написанном от третьего лица, они важнее, чем в тексте, написанном от первого. Читатели многое могут простить рассказу от первого лица — странные слова и выражения будут восприниматься как часть мыслительного процесса нарратора. Ну называет она вульву «трещинкой» или «райской пещеркой» — что ж, такое воспитание, такой у нее лексикон. Но когда такие эвфемизмы, слова, имеющие личное значение для авторов, всплывают в тексте от третьего лица, у читателей создается впечатление, что в текст врывается какой-то новый рассказчик, совсем не похожий на того, нейтрального, который был или была раньше. Вроде бы только что персонажей было двое (трое, четверо, сколько-то), а вдруг оказывается, что рядом стоит кто-то еще и от себя комментирует происходящее.

Анатомия секса

Помимо языка в сценах секса есть анатомическая реальность. У всех текстов она разная — гениталии могут меняться под влиянием магии или технологий, а количество конечностей, человечность участников и их поведение ограничены только фантазией авторки.

«Марсий увидел самый большой фаллос монстра», — пишет авторка фэнтези-порнорассказа «Тентакли» про Древний Рим: «На конце которого открывалось и закрывалось отверстие, похожее на рот рыбы. На этот фаллос он и насадил Корониду, вскрикнувшую от неожиданности». Странно? Возможно. Страшно? Вполне. Анатомически возможно? В гибких рамках фэнтези — да.

Тем не менее есть анатомические особенности человеческого тела, о которых авторы часто забывают. Пожалуй, самое популярное явление в текстах о сексе и невозможное в реальности — проникновение пениса в шейку матки. Так, авторка порнорассказа «Короткие рассказы жены» пишет: «Его большая головка члена проникла мне в матку и уперлась. Меня пробила волна возбуждения, и я громко и томно простонала».

У человеческого тела есть ограничения. У человеческой фантазии есть ограничения, особенно если это относится к анатомии читательницы. Прежде чем взяться писать про секс, лучше почитать статьи о том, как он происходит, — например, текст Саши Казанцевой о непроникающем сексе.

Бережные практики

И что? Все? Найти учебник, прочитать статью, переписать ее по вкусу с Ведьмаками, Ларами Крофт или самыми обычными людьми с улицы? В принципе, это неплохой способ писать сцены секса. Но их еще нужно сделать интересными и привлекательными для читательниц. Читательниц не сложно заинтересовать, но еще проще задеть или обидеть. Достаточно один раз написать в тексте что-нибудь мизогинное, гомофобное или трансфобное. Не надо этого делать — не только потому, что это плохо и неправильно, а еще потому, что это нарушает доверие, которое необходимо, чтобы читатель получил удовольствие от текста.

К сожалению, невозможно составить полноценный словарь или инструкцию к тому, как избежать языка ненависти в тексте. Это связано с тем, что одни и те же слова могут считываться в разных текстах по-разному. Хорошо прописанная БДСМ-сессия может включать слова, которые в любой другой сцене прозвучали бы уничижительно. Все зависит от сюжета и динамики секса. Важны не сами слова, а контекст, в котором они звучат. Как я уже говорил, наша культура плохо справилась с тем, чтобы этот контекст создать. К счастью, остаются уже упоминавшиеся научные и популяризаторские статьи, а еще реальный опыт разных людей. Их можно опрашивать во время работы над текстом, а можно прислушиваться к их комментариям после того, как текст уже опубликован.

Мое личное авторское правило состоит в том, что ни в чем нельзя полагаться на себя. Например, однажды я хотел написать, что у героя память как у золотой рыбки. Я погуглил и обнаружил, что память у золотых рыбок очень даже неплохая — они узнают лица своих хозяев и помнят их до нескольких месяцев. Конечно, привычка проверять факты вырабатывается со временем, однако, даже если все всегда проверять, можно совершить ошибку. Тут важно помнить, что я пишу для удовольствия читательницы. И совершенно неважно, почему я совершил свою ошибку, важно, что текст у меня не получился. Это значит, что его нужно исправить и в будущем эту ошибку не повторять.

Пять вопросов о сексе

Как придумать сцену секса? Точно так же, как и любую другую. Секс как классическая античная пьеса — в сцене почти всегда соблюдается единство места, действия и времени. Персонажи и читатели собрались в определенном пространстве, занялись сексом и разошлись. А значит, авторам нужно ответить на вопросы:

1. Почему персонажи здесь собрались?

2. Где это «здесь»?

3. Сколько времени персонажи здесь пробыли?

Уже на основании этих трех вопросов можно написать неплохой рассказ: «Мы с Борей и Викой пришли в баню, и у нас был секс. Когда рассвело, я поехал домой». Удовлетворит ли этот рассказ читательницу? Возможно, если, например, ее главный источник сексуального возбуждения — твиттер. Для тех, кому хочется чуть большего, есть еще два вопроса, которые помогут с написанием сцены секса:

4. Как устроен сам секс?

5. Какой у этого секса культурный контекст?

Ответ на первый вопрос похож на решение математического уравнения. Сначала выясним количество частей тела, которые участвуют в сексе. Допустим, их будет три: одна рука (левая), один сосок (правый) и один рот (целиком). Далее необходимо распределить части тела по персонажам. В данном примере они будут принадлежать трем персонажам — рука А, сосок Б и рот В.

Тут важно сделать два замечания. Во-первых, у некоторых комбинаций есть устоявшиеся жанровые названия: «гомосексуальный», «лесбийский», «оральный» секс. Я не рекомендую ориентироваться на эти конструкты, потому что в них легко уйти в трансфобию (например, решив, что в гомосексуальном сексе могут участвовать только персонажи с пенисами) или в унижение чужих определений слова «секс» (например, решив, что секс обязательно подразумевает пенетрацию).

Во-вторых, можно написать отличный секс, в котором не будут упоминаться гениталии или вообще тела. Например: «Мы чувствовали только друг друга и жар банной печи». Здесь нет рук, сосков и ртов. Секс здесь описан в словах «мы чувствовали». А еще тут есть место действия — баня, которая тоже отчасти участвует в сексе. Именно из этого пространства возникнет березовый веник, которым одна персона будет пороть другую, или кадка с холодной водой, которой они окатят себя. При помощи этого контекста авторка влияет, во-первых, на динамику между персонажами, а во-вторых, на динамику между читательницей и происходящим сексом.

Почему персонажи в бане? Возможно, они от кого-то прячутся. Например, действие происходит в 2200-м году и они пробрались в банный зал краеведческого музея города Москвы, разбили витрину и залезли прямо на экспонаты — деревянные полки, подписанные «Баня, начало 21-го века». Или, может быть, секс случился в 1997-м, Б позвал А и В отпраздновать завершение строительства бани на собственном дачном участке. Как Б, А и В обращаются друг к другу?

— Сударь, великолепная баня, сложена не хуже вас!

— Вы льстите, граф. Вероника, вы слышали, каков шельмец?

— Каков этот шельмец, нам еще предстоит выяснить. Граф, обнажайте сосок, не томите.

Или, все может быть иначе:

— Здесь? Сука, жарко!

— Ника, тебе удобно?

— Удобно. Давайте быстрее, у нас минут десять…

Или так, например:

— Мы в безопасности. Жар от печи помешает работе марсианских тепловизоров.

— Пока Ариадна не починит гипер-двигатель, придется ждать сигнала здесь.

— Не знаю, как вы, а я разденусь. Этот скафандр мне жутко надоел!

Контекст позволяет наполнить каждое действие дополнительным смыслом.

Почему этот секс ценный? Почему именно эти персонажи занимаются именно этим сексом? Контекст — это то, что поддерживает интерес читательницы до того, как она начнет возбуждаться, и позволит точнее направить ее интерес в тот момент, когда она уже будет возбуждена. Читать и быть возбужденной одновременно не так уж просто — а значит, в сознании читательницы должны быть расставлены простые и понятные маркеры: кто, где и почему сейчас занимается сексом.

Осталось разобраться во всей это красоте на примере классической русской литературы.

Как читатель, специально я не ищу книги с описаниями секса и не очень переживаю, если в книге на время секса происходит затемнение — колышутся занавески, слышны стоны и все такое. Но есть одно произведение, в котором мне всегда не хватало секса, — повесть Александра Пушкина «Барышня-крестьянка». В повести молодой человек, Алексей, приехавший к отцу в имение, влюбляется в крестьянку. Крестьянка на самом деле — дочь другого помещика, она притворяется крестьянкой, чтобы заинтересовать Алексея. В конце концов обман раскрывается, они женятся — все заканчивается хорошо.

В «Барышне-крестьянке» есть все, что нужно для хорошей сцены секса. Место: российская деревня, а точнее — лес в ее округе, романтика. Культура: небогатая деревенская элита, юные барышни, суровые отцы, хозяева лесов и имений, и хорошо знакомый всем, выросшим на российской школьной программе, язык. Персонажи: мрачный, снисходительный и очень привлекательный Алексей, молодой человек из большого города и Лиза-Бетси, барышня, красавица. Интересная динамика: Алексей ухаживает за простой девушкой, которая совсем не такая простая. Счастливый конец и нежность отношений хорошо дополняют все вышеперечисленное, делая «Барышню-крестьянку» крайне комфортным для чтения произведением.

Основы секса

Но в «Барышне-крестьянке» нет секса! Точнее, там нет сцены секса. И я берусь это исправить. Не просто написать сцену секса Алексея и Лизы-Бетси, а вписать ее в существующую повесть. Чтобы это сделать, мне нужно ответить на поставленные в этом тексте ранее вопросы:

Как устроен сам секс?

Какой у этого секса культурный контекст?

Почему персонажи здесь собрались?

Где это «здесь»?

Сколько времени персонажи здесь пробыли?

Александр Сергеевич сам дает ответы на многие вопросы. Алексей и Лиза встречаются в лесу — интимность их свиданий даже без секса несомненна. Культурный контекст в данном случае — все, что происходит до и после секса в повести. Осталось самое простое — выбрать части тела, которые участвуют в сексе, и найти идеальное место для интеграции секса в текст. Я беру в руки повесть и начинаю читать.

Лиза и Леша

В первую очередь меня интересуют описания персонажей — то, что мне пришлось бы придумывать, если бы не Пушкин. Алексей — воспитанный, образованный, умный, красивый, усатый, а на пальце у него черное кольцо с изображением мертвой головы. И еще он «добрый и пылкий малый» с чистым сердцем.

А что мы знаем о Лизе? «Черные глаза оживляли ее смуглое и очень приятное лицо», — пишет Пушкин. Еще она «причудлива» и «затейна». Когда она одевается на первую встречу с Алексеем, описан ее крестьянский наряд: белая рубашка, синий сарафан, лапти.

С внешним видом ясно. Но как персонажи друг к другу обращаются? Лиза называет Алексея «барином», а он ее — «милая Акулина», ведь она представляется ему «Акулиной, дочерью кузнеца». Сразу понятен тон общения.

А еще мне хочется, чтобы сцена секса тонально соответствовала не только персонажам, но всей повести. Какая она — «Барышня-крестьянка»? Это светлая и добрая повесть, легкая и построенная на игре. Такой абсолютный положительный флирт на десять страниц. Значит, и сцена секса должна быть такая — без сложностей, без неожиданностей. Она должна легко вытекать из уже выстроенных диалогов Алексея и Лизы.

Неожиданные трудности

Тут я сталкиваюсь с первой сложностью. Мне хочется, чтобы сцена секса была сравнительно нежная. Персонажи встречаются в лесу, значит, можно было бы опереть их о дерево — например, о дуб, в котором они оставляют друг другу письма. Но мне кажется, что их секс должен быть мягче и традиционнее — поэтому я выведу персонажей из леса к полю. Это создает параллель с изменением их отношений (я пишу сцену их первого секса) и позволяет подбросить моим персонажам удобный стог сена. Пускай Алексей погонится за своей Акулиной, и она будет ждать его на краю поля, куда крестьяне смели вчера сено.

Где же вставить сцену секса? Ответить на этот вопрос даже проще, чем на все предыдущие. В самой середине повести Александр Сергеевич пишет:

Если бы слушался я одной своей охоты, то непременно и во всей подробности стал бы описывать свидания молодых людей, возрастающую взаимную склонность и доверчивость, занятия, разговоры; но знаю, что большая часть моих читателей не разделила бы со мною моего удовольствия.

Что ж. Спасибо Александр Сергеевич, я вас услышал. Вам тоже хотелось здесь написать побольше про свидания, но публика… читатели… Ничего страшного. Я сделаю все за вас.

Я начинаю с того, что немного дополняю речь нашего рассказчика:

Если бы слушался я одной своей охоты, то непременно и во всей подробности стал бы описывать каждое свидание молодых людей, возрастающую взаимную склонность и доверчивость, занятия, разговоры; но знаю, что большая часть моих читателей не разделила бы со мною моего удовольствия. Чтобы угодить читателям, но все же и потешить себя, опишу лишь одно свидание, произошедшее на третью неделю знакомства Алексея и Лизы.

И дальше меня несет:

С раннего утра Алексей ожидал свою Акулину у старого дуба. Бродил по роще, поминутно оглядываясь, не мелькнет ли среди деревьев синий сарафан. Хозяйка же сарафана специально ожидала некоторое время у самой рощи. Ей хотелось потомить барина, который в последнюю встречу показался ей немного растерянным и даже скучающим.

Ну, как несет. Я пишу сцену секса на тысячу слов. Это, конечно, для маленькой повести много — она всего пять тысяч. Но секс в этой сцене, от начала до конца, занимает меньше половины. Остальное — дополнительный контекст. Как так вышло, что мои персонажи занялись сексом? Пришлось повозиться и с пушкинской лексикой, и со стилем. Диалоги оформлял не так, как мне хочется — а так, как хотелось ему. И читатель в результате получает уникальный опыт. Максим Сонин, переодетый Александром Пушкиным, описывает секс барышни-крестьянки и барина Алексея.

Сложные слова

Я не могу решить, подходит ли в такой текст слово «штаны». Вроде как Пушкин его использует — в «Капитанской дочке», например. А все равно звучит неровно.

Дальше больше. Какие слова для гениталий использовать? Я решил, что «член» можно. «Лобок», «половые губы» тоже можно. Вот слово «сперма» показалось мне выбивающимся из текста. Я решил заменить его на «семя», хотя в другом тексте я бы так не написал. Еще мне очень хотелось повторить пушкинское использование французского, но я не говорю по-французски. Я, как делает любая уважающая себя авторка, обратился к источнику: попросил свою подругу Регину подсказать мне разных терминов для слова «пенис» и выбрал один из них. Получилась строчка:

Алексей на нее уставился, вздрогнул, но удерживать не стал, и его штаны сразу сползли вниз, оголяя Алексеев le petit jésus.

Мог бы Пушкин назвать член «маленьким Иисусом»? Надеюсь, мог бы.

Сцену я дописал целиком и включил в повествование. И читать ее, на мой взгляд, надо так же — вместе со всей повестью. Потому что эта сцена важна в контексте — повествование, которое почти всю повесть несется довольно быстро, на две страницы вдруг замирает и движется почти что в реальном времени. Этот эффект возникает, только если читать текст полностью.

Как же я в итоге ответил на все вопросы?

Как устроен сам секс? Классически. Вагинальная пенетрация пенисом. Простой по сюжету и настрою текст требует простого и понятного секса. Мне не нужно, чтобы персонажи возились и настраивались друг на друга.

Какой у этого секса культурный контекст? Пушкинский. Он занимает пять с половиной тысяч слов вокруг пятисот слов секса.

Почему персонажи здесь собрались? У них большая любовь и большая игра в любовь. Секс — просто один из этапов этой игры.

Где это «здесь»? В лесу и в поле. В лесу они встречаются, на краю поля — занимаются сексом.

Сколько времени персонажи здесь пробыли? Недолго. Ровно столько, сколько молодые влюбленные проводят в любом месте — минут пятнадцать, двадцать. Зачем им больше?