Автор: Костя Гуенко

Осенью в издательстве Individuum вышла книга японского врача-радиолога Такаси Нагаи «Колокол Нагасаки», в которой он описывает, как вместе со своими соотечественниками стал свидетелем и жертвой ядерного взрыва. Двенадцать глав и три мучительных дня, за которыми последовали месяцы страданий и врачебного героизма. О том, что ужасает и восхищает в этой книге и какой след она оставила в мировой культуре, рассказывает Костя Гуенко.

Нагасаки, моя любовь: японский город и его герой

«Четверг, 9 августа 1945 года. Как и всегда, солнце взошло из-за горы Компира, и великолепный Ураками приветствовал последнее утро. Военные заводы, расположенные вдоль реки, выпускали в небо белый дым. Черепичные крыши торгового района по соседству с главным шоссе напоминали фиолетовые волны. Со стороны жилого района поднимались струйки дыма, рассказывающие о счастливых семьях, собравшихся вместе за завтраком. Террасные поля на склоне горы поблескивали, как роса на клубне картофеля. К самому крупному христианскому собору Азии стекались празднично одетые прихожане. Люди молились, еще не зная о том, что очень скоро они примут на себя грехи всего мира».

Такими словами открывается книга Такаси Нагаи. В 1932 году Нагаи окончил Нагасакский медицинский колледж и начал заниматься исследованиями в области лучевой терапии. Тогда же он впервые посетил расположенный в Ураками Собор Пресвятой Девы Марии. Сделал он это по приглашению Мидоры Мориямы — учительницы начальных классов и своей будущей жены. В 1933 году Такаси Нагаи призвали на фронт санитаром в Маньчжурию, где он столкнулся со зверствами японских солдат по отношению к китайскому мирному населению. Вернувшись в Нагасаки, Нагаи принял крещение под именем Павла в честь японского мученика Павла Мики и обручился с Марией Мидорой Мориямой в Соборе Девы Марии.

Утром 9 августа 1945 года Нагасаки подвергся атомной бомбардировке. Американский тяжелый бомбардировщик «Боинг Б-29» сбросил на город ядерную бомбу «Толстяк» мощностью в 21 килотонну, которая взорвалась на высоте 500 метров и стерла с лица земли половину города, забрав жизни от 60 до 80 тысяч человек. В числе мгновенно умерших от атомного взрыва была и Мидора Морияма — жена Такаси Нагаи, о чем он узнал лишь спустя два дня. Все это время, будучи тяжело раненным в правую височную артерию, Нагаи помогал своим выжившим коллегам оказывать помощь гражданскому населению Нагасаки.

Книга «Колокол Нагасаки» родилась из медицинского отчета с наблюдениями за последствиями ядерного взрыва. Такаси Нагаи завершил ее в 1946 году, однако из-за военной американской цензуры она была опубликована только в 1949-м с приложением о зверствах японской армии на Филиппинах. В том же году Уильям Джонстон перевел ее на английский язык, в результате чего она стала известной во всем мире. Русский перевод этой книги был сделан Марком Тульчинским с английского лишь в 2022 году. Вместе с изданной двумя годами ранее на русском языке «Хиросимой» Джона Херси книга Такаси Нагаи образует своеобразный диптих, посвященный ужасам атомной бомбардировки и предостерегающий человечество от грозящей ему ядерной войны.

Джон Херси и Такаси Нагаи писали свои книги независимо друг от друга. Но, чтобы подчеркнуть их внутреннюю связь, издательство Individuum оформило обе книги в едином стиле и даже снабдило их картами городов Хиросима и Нагасаки. Правда, из условных обозначений на этих картах остались лишь эпицентр и радиус взрыва да несколько точек, на которых отмечены ключевые для истории персонажи и городские места. Французский философ и литературовед Ролан Барт в одном из своих эссе о Японии описал схожим образом карту Токио — «пустоватую (оттого что улицы не имеют названий) и похожую на большой взрыв».

Ярче тысячи солнц: ядерный взрыв и стойкость японских врачей

«Колокол Нагасаки» состоит из 12 небольших глав. В первых пяти Такаси Нагаи поэтапно реконструирует события того дня, когда над Нагасаки взорвалась атомная бомба «Толстяк». В семи последних рассказывает о том, как протекает ядерный взрыв и какие последствия он несет для жителей разрушенного города и его предместий. Назвать те из глав, которые вызывают при чтении больший ужас, нельзя: каждая страница этой книги, каким бы холодным и отстраненным тоном она ни была написана, обдает читателя адским пламенем. И все же о паре глав хочется сказать отдельно.

Вторая и третья главы книги названы незамысловато — «Атомная бомба» и «Сразу после взрыва…». В этих крайне кинематографичных главах Такаси Нагаи прибегает к той же технике, которую за четверть века до него использовал в рассказе «В чаще» японский писатель Рюноске Акутагава, а чуть позже — японский режиссер Акира Куросава в фильме «Расёмон». Речь идет о смене перспектив. Такаси Нагаи описывает во второй и третьей главах сам момент ядерного взрыва, но делает он это не один, а множество раз — со все новых и новых точек зрения. Благодаря этой технике Нагаи удается как бы подвесить время на несколько минут — и тем самым заставить читателя еще и еще раз пережить вместе с жертвами атомной бомбардировки беззвучную вспышку ослепляющего света. Характерно, что в той же технике написана и первая глава «Хиросимы» Джона Херси.

Однако настоящий кошмар начинается потом. Ни на минуту не теряя бдительности, Такаси Нагаи даже в критическом для своего здоровья состоянии фиксирует со свойственным врачам хладнокровием все телесные повреждения и разрушения, вызванные ядерным взрывом:

«Выжившие были поражены ионизирующей радиацией. Одежда некоторых превратилась в лохмотья, а многие были полностью обнажены. Некоторые бежали из центра города, зигзагом взбирались на холм, пытаясь избежать участков, захваченных пламенем. С трудом волоча своего мертвого отца, прошли мимо два ребенка. Пробежала молодая женщина, прижимая к груди обезглавленное тельце младенца. Пожилая пара, взявшись за руки, медленно поднималась вверх по склону. На охваченной огнем крыше одного из домов я увидел человека, который дико приплясывал и орал песни. Видимо, он сошел с ума. Некоторые люди бежали, постоянно оглядываясь назад, другие же двигались вперед, ни разу не посмотрев по сторонам. Какая-то девочка ругала свою младшую сестренку, которая отставала и умоляла ее подождать. Пламя выдавливало людей из города. Только каждому десятому посчастливилось выжить. Большинство людей погибли, сгорели, остались под обломками рухнувших домов».

Такаси Нагаи не был единственным очевидцем этих картин. Многое из того, что он описал в своей книге, ему передали коллеги — точнее, те немногие, кто остался в живых. Засвидетельствованные ими ранения ужасают своей неестественностью. Вот, например, как доктор наук и специалист по атомной энергии профессор Сэйки, находившийся во время взрыва на улице, застал смерть сразу нескольких своих студентов: «Он схватил Окамото за плечи обеими руками и попытался поднять тело, но мышцы отслоились от костей, как кожура персика, обнажая мякоть. Окамото был мертв». Присев к другому обугленному телу, профессор Сэйки заметил: «Это был Араки. Он распух, как тыква, и с его лица отслоилась кожа. Но узкие белые глаза были открыты, когда он тихо произнес: „Сэнсэй, это вы? Похоже, мне конец. Спасибо за все!“»

Атомная бомба «Толстяк» взорвалась прямо над медицинским университетом и больницей Нагасаки. В результате многие врачи и медсестры погибли, выжившие почти все были ранены. Все исследовательские наработки, лекарства, медицинские приборы и инструменты сгорели. Тем поразительнее, какую стойкость и слаженность — присущие то ли нации, то ли профессии — японские врачи смогли проявить в этой разрухе. Пренебрегая собственной жизнью, они по мере сил оказывали первую помощь всем, до кого могли дотянуться. На протяжении нескольких недель после взрыва Такаси Нагаи вместе с группой других врачей, не жалея собственного здоровья, ходил по близлежащим деревням, чтобы помочь всем пострадавшим. В конечном счете врачи обессилили, а сам Нагаи даже впал на какое-то время в кому.

Мужество и патриотизм японских врачей ярче всего воспеты в этой сцене: «Доктору Оокуре удалось раздобыть белоснежную простыню. Собрав в ладони кровь, капающую с моего подбородка, я обагрил центр простыни так, что она превратилась во флаг Японии. Прикрепив „Восходящее солнце“ к побегу бамбука, мы подняли его и увидели, как оно развевается на горячем ветру». Не столь выразительную, но схожую по духу сцену приводит в своей «Хиросиме» и американский журналист Джон Херси: «С образцом крови в левой руке доктор Теруфуми Сасаки шел по главному коридору больницы к лестнице, немного растерянный из-за сна и тревожной ночи. Он как раз прошел мимо открытого окна, когда свет от взрыва, будто гигантская фотографическая вспышка, озарил коридор. Он припал на одно колено и сказал себе, как мог сказать только японец: „Сасаки, гамбарэ! Не сдавайся!“»

Солнце и сталь: взгляд на атомную бомбу

В книге Такаси Нагаи не раз встречается образ солнца — кажется, не до конца отрефлексированный самим автором. «Восходящее солнце» на национальном флаге символизирует саму Японию. Оно же восходит в начале книги из-за горы Компира. Однако его сияние меркнет в свете ядерной вспышки: «Солнце лишилось своих лучей и превратилось в красновато-коричневый диск». Один из героев даже думает, что оно взорвалось. Сам Такаси Нагаи в своих рассуждениях замечает: «Некоторые ученые полагают, что гигантское количество энергии, излучаемое Солнцем днем и ночью, — не что иное, как атомная энергия от постоянного взрыва атомов Солнца. Если это предположение верно, мы можем назвать атомную бомбу искусственным Солнцем».

Сравнение атомной бомбы с Солнцем быстро стало общим местом в разговорах о ядерном оружии как в западной, так и в восточной культурах. В 1956 году австрийский журналист Роберт Юнг издал в Германии документальную книгу о физиках-ядерщиках, принявших участие в создании атомной бомбы. Книга называется «Ярче тысячи солнц». В качестве эпиграфа Юнг выбрал строки из «Бхагавадгиты» — индийской религиозно-философской поэмы, к которой после успешных ядерных испытаний в Нью-Мексико в своих воспоминаниях обращался руководитель Манхэттенского проекта Роберт Оппенгеймер:

Мощью безмерной и грозной

Небо над миром блистало б,

Если бы тысяча солнц

Разом на нем засверкала.

В 1965 году японский писатель Юкио Мисима, прославившийся своим воинственным патриотизмом, написал в своей книге «Солнце и сталь»: «…после окончания войны до меня постепенно дошло, что теперь ненавидеть солнце — означает слиться с толпой». Вполне вероятно, что в этих строках Мисима полемизировал со взглядами Такаси Нагаи на ядерную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки и последовавшее за ней поражение в войне. Его взгляды разделяли тогда многие японцы. В чем они заключались?

В книге Такаси Нагаи смешиваются сразу три непростых чувства, связанных с этим событием. Как японец Нагаи испытывает невероятную горечь и разочарование из-за того, что его страна проиграла: «Под вечер вернулись наши товарищи. Увидев их лица, удрученные новостями, я снова расплакался. Мы взялись за руки и разрыдались вместе. Солнце зашло, казалось, навсегда, и взошла луна, но мы не могли остановиться и продолжали плакать». Однако от этого чувства Нагаи удастся быстро избавиться. Позже он скажет: «Нам внушали, что мы должны пройти через тяжелые испытания, получить ужасные раны ради победы в войне. Но оказалось, что все эти годы люди страдали только для того, чтобы оказаться побежденными. Мои соотечественники теперь в плачевном и отчаянном положении. И некому было нас утешить, никто не мог нам помочь, кроме нас самих».

Как христианин, Такаси Нагаи испытывает благоговение перед божественным провидением, которое выбрало в качестве жертвы для остановки войны самое христианское место Японии — район Ураками в городе Нагасаки: «Нет ли глубокой связи между разрушением Ураками и окончанием войны? Не было ли Ураками — единственное святое место во всей Японии — выбрано агнцем, сожженным на жертвеннике во искупление грехов, совершенных человечеством в мировой войне?»

Наконец, как ученый, Такаси Нагаи испытывает чистую радость от того, что его коллеги смогли использовать ядерную энергию — пускай и в разрушительных целях: «Мы стали непосредственными свидетелями и участниками рождения новой эры и следили за изменениями, которые происходили на наших глазах и произойдут в будущем. Разбитые горем, наполненные гневом и обидой, мы тем не менее чувствовали, что в нас рождается еще большая страсть к поиску истины. В этом месте, опустошенном атомным взрывом, начала пробиваться новая и неудержимая мысль».

Иными словами, Такаси Нагаи усматривает божественный смысл в том, что «искусственное солнце» науки затмило собой «Восходящее солнце» Японии. В разговоре со своими вернувшимися с фронта учениками он скажет: «Мы не могли противостоять тем, кто верил в истинного Бога». Именно с этой точкой зрения, ставшей довольно распространенной в Японии после войны, был не согласен Юкио Мисима. В 1970 году он вместе с товарищами попытался совершить военный переворот.

Хризантема и меч: ядерное оружие и мирный атом

Однако в своих рассуждениях об атомной энергетике Такаси Нагаи далек от самозабвенного восторга. Он прекрасно осознает, какую смертельную опасность она несет для человечества. В 12-й главе книги — той самой, в которой впервые после ядерного взрыва звонит вынесенный в заглавие колокол Нагасаки, — Нагаи пишет: «Бог сокрыл во Вселенной драгоценный меч атомной энергии. И вот наконец люди нашли этот меч и взяли его в свои руки. Какой танец будет исполнять человек, размахивая этим обоюдоострым мечом? Если мы будем правильно использовать его силу, это позволит человеческой цивилизации сделать огромный шаг вперед. Но если мы будем использовать этот меч неумело, мы уничтожим Землю. Оба этих варианта реальны. Но выбор, по какому пути идти, зависит от воли человека».

Впоследствии к метафоре меча, вложенного в человеческие руки самим Господом, прибегали и Военно-воздушные силы США. В 50-х годах, в период корейской войны, американским гражданам показывали по телевидению учебно-пропагандистские анимационные ролики, призванные продемонстрировать сокрушительную силу ядерного оружия. Пока нарисованные самолеты сбрасывали в этих роликах атомные бомбы на Маньчжурию и северокорейские города, диктор уверенным голосом декламировал: «Так выглядит та разрушительная мощь, которую — да услышит Господь наши молитвы — Он никогда не призовет нас применить против какой бы то ни было страны. Но, возникни такая необходимость, мы не дрогнем, ведь никому не упрекнуть нас в том, что мы можем лишь опустить меч, который Он вложил в наши руки».

В 1961 году в самый разгар холодной войны американский президент Джон Кеннеди в своем выступлении перед Организацией Объединенных Наций по поводу ядерного оружия смягчил эту метафору: «Сегодня каждый житель этой планеты должен думать о том дне, когда эта планета может стать необитаемой. Каждый мужчина, женщина и ребенок живут под ядерным дамокловым мечом, подвешенным на тончайшей из нитей, способной оборваться в любую секунду из-за случайности, просчета или безумия. Оружие войны должно быть уничтожено до того, как оно уничтожит нас».

За три года до этого американский поэт и художник Грегори Корсо, принадлежавший к движению битников, опубликовал отдельной книгой поэму «Бомба», приуроченную к десятилетней годовщине атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. В этой поэме, с помощью верстки воспроизводившей по форме ядерный гриб, Корсо прибегает к той же метафоре: «И разве не было пылающего меча у Арх. Михаила копья у Св. Георгия пращи у Давида».

В январе 1978 года в Женеве возобновились переговоры СССР и США об ограничении стратегических вооружений. Через два месяца восемь социалистических стран внесли на рассмотрение Комитета по разоружению проект конвенции о запрещении ядерного нейтронного оружия. В апреле американский президент Джимми Картер объявил, что США откладывают производство нейтронных бомб. В том же году духовный отец битников, хиппи и пацифистов поэт Аллен Гинзберг написал апокалиптическое стихотворение, названное «Дни в Нагасаки»:

Я вышел на улицу и взрыв

рассеял океан плутония

над нижним Ист-Сайдом

Зданий не осталось, одни

железные скелеты

бакалейные лавки сожжены, зияющие рытвины

заполняют сточные воды

Люди голодают и рыдают с криками

по всей пустыне

Марсианские НЛО с голубыми

световыми лучами-разрушителями

пролетели в небе, иссушив до дна всю воду

Пальмы-амазонки, сожженные дотла

на тысячи миль по обеим сторонам реки

Такаси Нагаи, переживший настоящую атомную бомбардировку Нагасаки, видел в ядерной энергетике огромный потенциал. В разговоре со своим десятилетним сыном Макото Нагаи замечает: «Если люди научатся расщеплять атом постепенно и смогут управлять этим процессом, то атомная энергия вместо мгновенного взрыва будет способна перемещать корабли, поезда и самолеты. Нам не нужны будут ни уголь, ни нефть и не понадобятся большие коптящие небо машины». Но до первого использования ядерной энергетики в мирных целях Нагаи не дожил.

В июне 1945 года из-за длительного облучения, которое Такаси Нагаи как врач-радиолог получал в малых дозах, ему поставили смертельный диагноз — лейкемия. Врачи полагали, что он проживет не более трех лет. Однако после взрыва атомной бомбы Нагаи прожил еще шесть — до 1 мая 1951 года. За это время он успел провести несколько исследований и написать свою книгу «Колокол Нагасаки», которая стала одним из первых и главных свидетельств ядерной войны. На деньги, вырученные с этой книги, Такаси Нагаи посадил тысячу деревьев сакуры в пустынном районе Ураками. Позже, когда он уже был прикован к постели, его посетили посланник Папы Римского и сам император Хирохито. Перед смертью Нагаи попросил отвезти свое тело в Университет Нагасаки, чтобы студенты могли изучить, как человек умирает от лейкемии.

Автор предисловия к «Колоколу Нагасаки» и бывший сопрезидент международной организации «Врачи мира за предотвращение ядерной войны» Сергей Иванович Колесников написал: «Наследие Такаси Нагаи в Японии живет, и многие врачи Японии присоединились к антиядерному движению, чтобы не допустить ядерного апокалипсиса. По сути дела, Такаси Нагаи и его книга и есть тот колокол, который до сих пор звонит в Японии и других странах, напоминая не только об ужасах ядерной войны, но и о настоящем самопожертвовании, характерном для врачебной профессии».

обложка: Individuum