«Жилец»: В квартире безумия

Страшно подумать, но великому Роману Поланскому исполнилось 90 лет. Мы решили наверстать упущенное и рассказать о менее популярном фильме скандально известного режиссера — триллере «Жилец» по роману Ролана Топора. Наш критик Артур Завгородний объясняет, почему важно посмотреть эту маленькую кафкианскую историю об ужасе быть другим.

Автор: Артур Завгородний

«Жилец»/The Tenant (1976)

«Квартирная трилогия» — «Отвращение», «Ребенок Розмари» и «Жилец» — самый весомый кандидат на роль magnum opus (лучшей работы, — Прим. ред.) Романа Поланского, причем именно «Жильца» называют самым слабым. Видите ли, Полански в женском платье и парике как Норман Бейтс выглядит абсурдно. Однако абсурд и есть смысл этого шизофренического рассказа об отношениях с соседями, которые суют нос в чужие дела. Не просто так главную роль сыграл сам режиссер, который бегал от нацистов и коммунистов, а после потерял беременную жену и был объявлен педофилом и насильником.

«Если ты отрубишь мне голову, что я скажу? Я и моя голова или я и мое тело? По какому праву моя голова может называться мной?» — философствует Трелковски, и его пьяные рассуждения становятся ключевыми. Герой, как и сам Полански, является польским эмигрантом, но с французским паспортом. Он выглядит подозрительно для парижских барменов, консьержей, полицейских и домовладельцев, но по-настоящему чувство тревоги обостряется, когда Трелковски въезжает в мрачную халупу вроде бы респектабельного, буржуазного дома. Герою кажется, что его преследуют, грабят и даже пытаются убить. Страх интеллигентика понятен: до него в этой квартире жила девушка Симона Шуль, которая совершила самоубийство.

Трелковски — мужчина одинокий, тихий, невзрачный, но его вечно ругают за то, что он дебоширит. Героя осуждает даже распятый Иисус в церкви. После чересчур впечатлительный поляк находит зуб в стене проклятой квартиры, который принадлежал той самой Симоне. По ночам он замечает, как в окне напротив, в туалете молча стоят жильцы и подглядывают за ним. Герой представляет, как его душат, а его отрубленную голову пинают, словно мяч. Превращение тихони в безумца происходит трагично и загадочно, как в жутком кошмаре, будто он постигает темную сторону бытия. Не просто так критики заметили, что Полански предвосхитил сюрреалистическое кино Дэвида Линча.

«Жилец» является таким же высказыванием на тему несвободы, как «Отвращение» и «Ребенок Розмари», где женщины сходят с ума в своих квартирах. Любые детали от эпизода к эпизоду ведут героя к психозу. Он становится жертвой зловещего заговора, и Полански доводит эту историю загнанности и отчаяния до полного абсурда: запертый в квартире Трелковски переодевается в женщину, причем в ту самую мадемуазель Шуль, прыгает из окна и оказывается на той же больничной койке. Очнувшись, герой видит, как он навещает себя же. Конец фильма рифмуется с началом. Трелковски переживает ужас предопределенности. Поляк, едва приехав в Париж, больше не может оставаться собой и становится другим, исполнителем злой воли. Ему суждено переживать этот кошмар снова и снова, и по-другому, кроме как диким криком и падением в пропасть, выразить страх не получается.

Тревоги персонажа и его автора созвучны тревогам современного человека, причем как женщины, так и мужчины. Смысл этой фантасмагории как раз в том, что есть два типа жильцов: когда стучит сосед, одни выключают радио, другие же делают звук громче. В кафе измученный Трелковски заказывает чашку кофе и сигареты Gauloises, а ему, не спрашивая, несут шоколад и пачку Marlboro, и так постоянно. Поэтому единственный выход из этого враждебного мира, парадоксального пристанища ужаса и тайны — стать другим и сигануть в окно. Надежды нет.