Режиссер Мария Сурае — о Ближнем Востоке, судьбе беженцев и документальном кино
«Каждый день Бейрут бомбили, а в двухстах метрах от ее дома взрывались снаряды»

С десятых годов участница Каннского фестиваля Мария Сурае снимает фильмы, главными героями которых становятся жители Ближнего Востока. Среди них есть и беженцы, и те, кто пострадал от законов своей же родины, и те, кто вынужден был расстаться со своей семьей из-за военных действий. «Большой Город» поговорил с Марией о том, почему она решила посвятить свою работу этим людям, что общего между Бейрутом и Москвой и каково это — находиться в городе, на который падают бомбы.
«В ливанцах я нашла дружелюбие, готовность помочь, силу духа»
— С чего начался ваш путь в кино и документалистику?
— Еще в школе я очень любила писать тексты: в 15 лет начала работать в районной газете, а потом поступила на журфак МГУ и спустя три года совершенно случайно попала на телевидение: одна из журналистов программы увидела меня в работе и предложила присоединиться к команде. Я очень любила снимать расследования, а также сюжеты — портреты обычных людей. Поэтому, когда в 2006 году я открыла свою кинокомпанию, то сразу начала работать над документальными фильмами — портретами, правда, уже о знаменитостях.
В моей фильмографии фильмы о Владимире Спивакове, Гарике Сукачеве, Иосифе Бродском, Юрии Олеше, Петре Тодоровском и не только — за десять лет таких картин набралось больше 80. В 2014 году я решила попробовать себя в игровом кино и спродюсировала короткометражный фильм «Последний» — это копродукция России и Азербайджана об одиноком ветеране Второй мировой, который остался в живых, но о нем все забыли. И сразу успех! Фильм стал участником основного конкурса короткого метра Каннского кинофестиваля, а потом «Последнего» взяли еще на 78 киносмотров и наградили многочисленными призами.
После такого опыта я начала заниматься международным копродакшеном с разными странами. Больше всего меня интересует совместное производство между Востоком и Западом — например, Россия — Азербайджан, Россия — Ливан, Россия — Румыния — Ливан и так далее. В таком сотрудничестве больше перспективы и для продюсирования, и для режиссуры: можно охватить больше тем для сценариев, больше локаций, привлечь международную команду. Нужно обязательно объединяться, чтобы создать что-то интересное и стоящее.
Некоторые называют Бейрут Парижем Ближнего Востока — это европейский город с восточным шиком и лоском
— С фильмами о Ближнем Востоке вы работаете с десятых годов — но его культура кажется совсем далекой от европейской или российской. Почему именно этот регион так привлек вас?
— В 2015 году я снимала в Ливане и Сирии фильм о сирийских беженцах «Бежать от войны». Начинала в Берлине: там в лагере для беженцев нашла главного героя — 14-летнего Мухаммеда: отец отправил мальчика одного в Берлин из Дамаска, когда в Сирии началась гражданская война. Без интервью с отцом фильм был бы неполный: мне хотелось самой спросить отца, почему он так поступил — отправил сына в одиночку в другую страну.
В конце декабря 2015 года мы с моим оператором прилетели в Бейрут, оттуда планировали на машине добраться до Дамаска — всего 100 километров. Но дорогу завалило снегом, и мне пришлось остаться на несколько дней в Ливане. За это время я начала знакомиться с местной культурой, традициями — и мне безумно понравилось. Например, в ливанцах я нашла очень много общего с русскими — дружелюбие, готовность помочь, силу духа. Мы начали снимать фильм о беженцах в Бейруте, и нам все помогали.
— В самом названии — «Бежать от войны» — есть что-то личное? Вы тоже были свидетельницей военных действий, как Мухаммед и его отец?
— Да, название картины «Бежать от войны» оказалось не только про сирийцев, но и про нас. В Дамаск нужно было добираться на самолете — еще в Москве мы договорились с людьми, которые обещали помочь нам с транспортировкой. Они оказались мошенниками: нас заперли в квартире на юге Дамаска без отопления и воды, и всю ночь мы слышали бомбежку города.
На следующий день эти люди вернулись и потребовали в два раза больше денег, чем мы договаривались, за свои услуги — перевозку, охрану, переводчика. Я отказалась и потребовала, чтобы нас просто отвезли к отцу мальчика — и все. В Сирии я планировала снимать две недели: хотелось показать местный лагерь для беженцев, поговорить с ними, снять монастырь в Маалюле. От некоторых из этих идей пришлось отказаться: в тот момент больше всего хотелось записать главное интервью и вернуться обратно в Ливан, где было безопасно.
Чтобы добраться до отца Мухаммеда, мы заплатили 700 долларов за один день работы — это огромная сумма для сирийцев и для документальных фильмов. Мы записали интервью с этим мужчиной, а утром на такси уехали обратно в Бейрут, где продолжили съемки при поддержке посольства России в Ливане: побывали в Баальбеке в долине Бекаа, где находился лагерь для сирийских беженцев. Большую часть фильма мы сняли там и там же нашли других героев. В этом же месте я влюбилась в страну окончательно — в невероятной красоты древнеримские руины Баальбека, долину Бекаа с виноградниками, Средиземное море, город Библос, где находится самый старинный порт в мире.
— С тех пор Ливан стал для вас особенным местом?
— С февраля 2016 года моя жизнь тесно переплетена с Ливаном. За это время я сняла четыре фильма. Один из них игровой: он называется «Гнев» — это мой режиссерский дебют. Есть еще три документальных, кроме того, я провела первый фестиваль российского кино в Ливане, стала партнером «Централ Партнершип» в прокате первого российского фильма на Ближнем Востоке «Экипаж», проводила мастер-классы и начала заниматься бизнесом.
— Что общего между Ливаном и Россией? Со стороны кажется, что это совершенно разные миры.
— Наши культуры очень похожи. Ливан, как и Россия, страна многонациональная. В маленьком Ливане, территория которого меньше Московской области, проживают 18 религиозных групп — и они дружны между собой. В Ливане, как и в России, огромное количество достопримечательностей — это популярное туристическое направление.
Некоторые называют Бейрут Парижем Ближнего Востока — это европейский город с восточным шиком и лоском. Была такая поговорка в золотые годы Ливана, до 70-х годов: если сегодня платье появилось в Париже, то завтра оно обязательно появится в Бейруте.
Что меня всегда поражало в ливанцах, так это то, что во время войн и даже бомбардировок они спокойно сидят в ресторанах и барах, в то время как в ста метрах от них происходят взрывы
— Вы живете между Бейрутом и Москвой — чем эти города похожи и различны между собой?
— Москва никогда не спит — то же самое можно сказать и о Бейруте. Огни большого города, работающие рестораны, бары, клубы. Не зря Бейрут — столица ночной жизни: ливанские диджеи — одни из лучших в мире, а потанцевать в клубах Бейрута приезжают и из Европы. Помню, когда готовила первый фестиваль российского кино в Ливане, привезла на церемонию открытия известного саксофониста из Москвы Сергея Летова, и они с местным диджеем сделали микс саксофона с электронной музыкой — гости были в восторге.
Как и в Москве, в Бейруте можно найти место, где можно отдохнуть душой, — всевозможные салоны красоты и спа, студии йоги. Горожане очень любят посвятить время себе, снять стресс и притормозить после рабочего дня. При этом и Бейрут, и Москва — очень занятые города. Пробки — частое явление. Но, в отличие от Москвы, Бейрут — маленький город, поэтому добраться из одного конца до другого можно за 15–20 минут, учитывая пробки.
Наконец, Бейрут, как Москва, очень кинематографичный город. Здесь можно найти любую локацию — старый город, современные постройки, природу, архитектурные памятники, модные рестораны и аутентичные бары. Можно найти и Восток, и Запад. Единственное, чего нет в Москве, в отличие от Бейрута, — это море. В Бейруте оно теплое почти круглый год: зимой можно покататься на лыжах, а через 20 минут искупаться в море. Если бы не войны, Ливан стал бы процветающей страной, как когда-то в 60-х.

— Что делает Бейрут и Ливан особенными для вас?
— Что меня всегда поражало в ливанцах, так это то, что во время войн и даже бомбардировок они спокойно сидят в ресторанах и барах, в то время как в ста метрах от них происходят взрывы. В июле 2024 года я сама попала в похожую ситуацию, когда была в Ливане: мы прилетели и решили поужинать в Даунтауне, а спустя полчаса мы услышали хлопок, и стекла задрожали. Мы были единственные, кто выбежал на улицу, остальные так и остались спокойно сидеть за столами. Это и было начало войны с Израилем — спустя месяц многие ливанцы покинули дома и бежали от войны.
Районы Бейрута — как будто отдельные государства. Престижный Даунтаун соседствует с христианским районом Ашрафией, а Ашрафия, в свою очередь, — с армянским Бурдж Хаммуд. В центре Бейрута находятся два лагеря для беженцев Сабра и Шатила, похожие на индийские фавелы, — там в 2016 году я частично снимала «Бежать от войны».
— Вы были в Ливане, когда произошел тот взрыв?
— В это время я снимала свой фильм «Гнев». Наша локация была в центре города и оказалась разрушена от взрыва. Нам повезло, что, когда произошел взрыв, мы снимали эпизоды в деревне в 40 километрах от города, и только благодаря этому никто не пострадал, хотя взрывы мы слышали даже там. Я подумала, что началась война, и даже позвонила в российское посольство, чтобы нас эвакуировали.
На следующий день я дала всем выходной, а сама поехала с оператором снимать документальный фильм о взрыве. Было страшно видеть, как люди в буквальном смысле оказались на улице: их дома были разрушены, они потеряли все. Сразу после взрыва ливанцы, живущие за пределами Ливана (а их 35 миллионов человек), создали фонд помощи пострадавшим и быстро собрали нужную сумму для восстановления районов города. Моя отважная ливанская съемочная группа приняла решение продолжать работу над фильмом: мы восстановили нашу локацию и еще 20 дней снимали в Бейруте.
В ближайшее время собираюсь в Ливан — буду готовиться к съемкам следующего игрового фильма, «Монахини»
— Каково это — жить в стране, вокруг которой часто происходит война? Что заставляет вас оставаться там жить, в то время как другие — даже герои ваших фильмов — бегут от нее?
— Когда в Ливане война, я там, конечно, не живу. Хватит с меня Сирии. Москва — мой родной город: здесь у меня муж, дочь, друзья. Но по работе я часто бываю в Ливане: например, когда я готовила первый фестиваль российского кино, то ездила туда дважды в месяц. Мы с будущим мужем после месяца знакомства отправились в первое совместное путешествие в Ливан. Как раз, когда прозвучал взрыв во время ужина.
Для многих Ливан — это терра инкогнита, а некоторые путают Ливан и Ливию. Но стоит только приехать в Ливан — и он завладевает твоим сердцем. Ты захочешь возвращаться туда снова и снова. За девять лет там побывали многие мои друзья и тоже влюбились в эту страну с первого взгляда.
В Ливане живет несколько моих близких подруг, которые замужем за ливанцами. В последнюю войну одна из них уехала переждать бомбежку в Беларусь, а другая осталась и все видела своими глазами — это было страшно. Страшно выходить на улицу, страшно за детей, страшно за будущее. Каждый день Бейрут бомбили, а от ее дома в двухстах метрах взрывались снаряды.
Для нее это была первая война, но для многих ливанцев уже пятая, с 70-х годов. Мой друг Амаль Абу Зейд, спецпредставитель президента Ливана в России, рассказывал мне, как он во время гражданской войны, рискуя жизнью, пересекал «зеленую линию», разделявшую мусульманскую часть Бейрута и христианскую. Многие его друзья погибли, и после этого ему уже ничего не страшно — поэтому в эту войну он спокойно продолжал работать и не планировал покидать свою родину.
Вообще ливанцы большие патриоты. Они обожают свою страну, культуру, музыку. Кроме того, это очень музыкальная нация: каждый концерт заканчивается ливанской музыкой — традиционным танцем дабка, который умеют исполнять все ливанцы.
В мире очень много талантливых людей с ливанскими корнями — например, Шакира, Сальма Хайек. Что уж говорить о самых богатых бизнесменах мира — среди них тоже много ливанцев: Карлос Слим, Джозеф Сафра и многие другие. Про находчивость ливанцев снимают фильмы и сериалы — например, моя любимая история о том, как ливанский бизнесмен Карлос Гон, который когда-то был директором «АвтоВАЗа», сбежал из-под домашнего ареста в Японии в футляре от контрабаса и сложными путями вернулся в Бейрут.
Сейчас я стараюсь, если рисковать, то оправданно, в пекло не лезу. Но в ближайшее время собираюсь в Ливан — буду готовиться к съемкам следующего игрового фильма, «Монахини». Надеюсь ни взрывы, ни любые боевые действия мне не помешают.

— В своих фильмах вы рассказываете о беженцах — почему их судьба так вам интересна?
— Так сложилось, что с начала моей кинокарьеры меня интересовала тема людей и общества в сложной жизненной ситуации — особенных детей, благотворительности, беженцев. Такие люди мне близки, ведь я сама нахожусь в не очень простой ситуации: моя дочь Таисия, которой сейчас 16 лет, — ребенок с мутацией в гене CDKL5. У нее аутизм, ДЦП и эпилепсия. Помню, когда я была беременной, то почему-то захотела снять фильм про аутистов. Тогда этот порыв казался необъяснимым, но, когда Таисия родилась, я поняла, что судьба меня к этому готовила. Все эти годы я стараюсь помогать семьям с особенными детьми, а в 2020 году открыла ассоциацию CDKL5-мутации в России — на данный момент в ней состоят более 80 семей из 19 регионов России.
Беженцы — люди без дома, без опоры, часто одинокие и никому не нужные. Что меня поразило в сирийских беженцах, которые бежали из Сирии в Ливан во время войны 2015 года, — это то, что они не теряют духа и надежды на то, что они когда-нибудь вернутся домой. Но куда? Их дома уничтожены, родственников часто нет в живых, но все равно они хотят вернуться на родину.
В 2022 году я сняла в Ливане документальный фильм «Я не Лакит» о мальчике, который абсолютно бесправен в родной стране. Дело в том, что до сих пор в Ливане действует так называемый закон «о лакитах»: если женщина родила ребенка без мужа, то ее ребенок не имеет право на какой-либо документ, учебу, работу, путешествия. Он вообще не может никуда выехать — его как бы не существует. Салех, герой моего фильма, — лакит, и он бесправно живет в Ливане вот уже 18 лет. Он не знает, сколько ему лет на самом деле: Салех вырос в интернате, откуда сбежал из-за издевательств и побоев.
В Ливане действует так называемый закон «о лакитах»: если женщина родила ребенка без мужа, то ее ребенок не имеет право на какой-либо документ, учебу, работу, путешествия
Мы снимали Салеха там, где он родился и где его бросила мама, — в городе Сайда. Мы нашли ее и устроили встречу, но Салех не смог ее простить, да и матери он оказался не нужен — она приехала на встречу ради обещанного гонорара. Мы нашли брата Салеха — он живет в детском доме и был счастлив познакомиться с братом. Сейчас Салех живет в доме для одиноких стариков при христианской общине, потому что ему некуда больше пойти. Мы попытались помочь Салеху получить хоть какой-то документ, но тщетно. В Ливане просто нет закона, по которому лакиты могут стать членами общества. Эта грустная история пока остается печальной, но Салех и мы надеемся, что в будущем что-то изменится, и закон о лакитах перестанет существовать.
В 2023 году я сняла документальный фильм об одиноких ливанских стариках, которые живут в доме престарелых, там же живет и Салех. Меня настолько поразили истории этих людей, что я с моим оператором Мариусом Пондуру за несколько недель сняла о них документальный фильм «10 и Вирджиния». Вирджиния — это бездомная бабушка из армянского района Бурдж Хаммуд: она одинока и помогает таким же нищим и брошенным старикам — работает в бесплатной столовой. Вирджиния приходит в гости к нашим десяти дедушкам, и на ужине они делятся историями из жизни. Меня удивило, что в Ливане есть случаи, когда родня бросает своих родственников в буквальном смысле: оставляет на улице, выселяет из домов, забирает деньги, по ложным заявлениям на них заводят уголовные дела и отбирают недвижимость. Все дедушки уникальны — со своим характером и со своим горем. Они не похожи друг на друга, но помнят историю Ливана, рассказывают ее через призму своей жизни. Это очень ценно.
— Беженство тесно связано с вопросом мигрантов — как вам кажется, с какими проблемами в адаптации к жизни в новой стране они сталкиваются?
— Мигрантом можно стать и по собственной воле, просто переехав в другую страну. Беженцы же в основном бегут из-за невыносимых условий жизни, войн.
Что касается сирийских беженцев, которые бежали в Ливан, то им проще, чем тем, кто уехал в Европу. Во-первых, это один язык, культура, традиции. У некоторых сирийцев есть родственники в Ливане, не все живут в лагерях для беженцев. Сирийцы в Ливане в основном работают в сфере услуг и строительстве. Многие дома, разрушенные после войн или взрыва в порту, восстанавливали сирийцы.
Во-вторых, я видела беженцев, которые живут в лагерях в Берлине. Да, там платят пособие, они живут в более-менее нормальных условиях, но очень обособленно. Они не интегрированы в местное общество из-за проблем с языком, разницей культуры — они чужие там. Есть беженцы и в Москве, но это в основном родственники сирийцев, которые давно живут в столице.

— Как фильмы могут изменить отношение к беженцам — и удается ли это, на ваш взгляд? В чем причина такого презрительного отношения к ним, ксенофобии, которую иногда можно встретить в обществе?
— Во все времена люди настороженно относились к чужакам, незнакомцам, к тем, кто чем-то отличается: расой, цветом кожи, образом жизни, социальным статусом, религией, культурным кодом и многими другими аспектами. Грубо говоря, есть «мы» и есть «они».
Для этого есть психологические предпосылки — например, низкий уровень доверия к любым меньшинствам, среди которых и беженцы, и мигранты. То, что непонятно, то страшно.
Конечно, с помощью законов ксенофобию сдерживают до возможных пределов. Но она все равно присутствует в любом обществе. Можно человека искусственно обучить социально ожидаемому поведению, но изменить его внутри крайне сложно. Он все равно будет считать беженцев, мигрантов и других чужаков потенциально опасными, будет агрессивно настроен по отношению к ним и не доверять. Это природа, биология и человеческая психика.
Другое дело, когда тот же вчерашний мигрант или беженец вдруг становится успешным, известным. Например, Сорос, Маск, Мердок, Меркьюри, Эйнштейн, Кандинский, Азнавур и многие другие были мигрантами или беженцами. Отношение в обществе в таком случае сразу меняется, и люди забывают, что знаменитости были когда-то ненавистными мигрантами.
Своими фильмами я пытаюсь хоть немного изменить отношение общества к «чужакам» — для этого, например, в финале фильма «Я не лакит» художница нарисовала портреты десяти бывших беженцев, ставшими сейчас знаменитыми и успешными.
Своими фильмами я пытаюсь хоть немного изменить отношение общества к «чужакам»
— После смены власти в Сирии СМИ пишут, что беженцы возвращаются домой. Знаете ли вы о таких случаях возвращения? Почему люди решают вернуться?
— Когда в 2015 году я снимала фильм про сирийских беженцев «Бежать от войны», многие из них признавались, что хотят вернуться домой. Но возвращаться им было некуда — дома разрушены, родственники убиты. Однако их всех объединяла одна вещь — надежда на то, что в будущем они все-таки смогут вернуться.
За десять лет многие сирийцы ассимилировались в Ливане, нашли работу, дети пошли в школу — им удалось получить хоть какие-то документы. Не думаю, что сейчас они будут возвращаться в Сирию. Тем более, непонятно, что будет с Сирией дальше. К большому сожалению, страны, которая была раньше — красивой и благополучной, — больше нет.
Фотографии: Личный архив Марии Сурае