В этот четверг, 23 мая, в московском Электротеатре Станиславский состоится «Созерцание. Вариации» — мультижанровый спектакль-перформанс фестиваля неординарных музыкальных событий Sound Up и фестиваля современной хореографии Context. Синтез современного танца, музыки из культовой оперы «Эйнштейн на пляже» классика американского минимализма Филипа Гласса, видео-арта и идей нобелевского лауреата по литературе Томаса Манна, «Созерцание. Вариации» — пример масштабной сценической работы, соединившей в себе разные направления искусства.

Режиссеры, композиторы, хореографы и художники давно привыкли объединяться, чтобы взрывать зрителям мозги необычными комбинациями образов и звуков. Это происходит сплошь и рядом — как в академической, так и в поп-музыке. О нескольких интересных примерах многогранного синтеза музыки, визуальных и перформативных видов искусств рассказывает музыкальный критик и автор телеграм-канала Sobolev//Music Олег Соболев.

Автор: Олег Соболев

 

«Семь смертей Марии Каллас» Марины Абрамович (2023)


Марина Абрамович лежит в роскошной кровати на сцене. Ее глаза закрыты. Марина Абрамович — это Мария Каллас, величайшая сопрано из всех, когда-либо ступавших на нашу грешную Землю. Марии Каллас снятся сны — а может, просто приходят воспоминания, разобрать трудно — о том, как она погибала на оперных площадках мира. Погибала вместе со своими героинями. Тоска, Дездемона из «Отелло» Верди, Чио-Чио-сан из «Мадам Баттерфляй», Кармен, Лючия ди Ламмермур, Норма и Виолетта из «Травиаты» — все они умирали сами от непереносимости любви либо гибли от рук любимых мужчин.

Воспоминания-сны сопровождаются выходом на сцену других сопрано, исполняющих по одной арии из соответствующих опер. На заднем плане в эти моменты проигрываются роскошно срежиссированные видео, где Абрамович в роли Каллас порой убивает Уиллема Дефо. Между ариями под синтезаторные шумы сербского композитора Марко Никодиевича доносится женский голос — то ли самой Абрамович, то ли Абрамович в роли Каллас, — читающий пронзительные монологи. Эмоции обрушиваются со сцены в зрительный зал как повторяющиеся друг за другом волны Эгейского моря в штормовую погоду.

Абрамович увидела в греческой певице не только себя саму, но и каждую женщину, выбирающую не путь музы, а путь служения музам — и горько платящую за это своей любовью и жизнью. Как и другие работы главной дамы искусства перформанса, «Семь смертей Марии Каллас» — о стирании границ личного и художественного. О жизни, которая переплетается с искусством. В наше время размышлять на эту тему логично как раз другим переплетением — переплетением искусств вообще, но опера-перформанс на тему Каллас не была бы настолько эффектной, душераздирающей и опустошающей зрителя до самого предела, если бы не фигура ее автора. Пожалуй, из звезд современного искусства только Абрамович и по силу было сыграть такую героиню и убедительно разыграть такой сюжет.

 

 

«Picasso Baby» Джей-Зи (2013)


Зал художественной галереи. Посередине — небольшой белый подиум, на который выступает рэпер Джей-Зи. Глаза первого миллиардера хип-хопа устремлены на деревянную скамейку напротив. Начинает играть музыка, Джей-Зи начинает двигаться и читать, а на скамейку вдруг садятся люди — как обычные, так и звезды: Адам Драйвер, Майкл К. Уильямс, Джадд Апатоу, Марина Абрамович. Джей-Зи будто бы обращается к каждому из них, но при этом читает о самом себе. Конкретно — о своей жажде обладать произведениями искусства как маркерами статуса. Он неистово перечисляет фамилии-маркеры: Пикассо, Ротко, да Винчи, Кунс, Баския. Трек заканчивается — и сразу начинает играть снова. И так шесть часов подряд.

Джей-Зи — лютый фанат Марины Абрамович. В 2010 году он побывал на ее перформансе «В присутствии художника», на котором сербская артистка подолгу и недвижимо вглядывалась в лица людей, сидящих напротив нее. Рэпер решил переосмыслить эту работу на свой лад — и, получив благословение Абрамович, подогнал под идею трек о коллекционировании искусства. Но если у легендарной перформансистки вышло тонкое высказывание, опять же, о целостности личного и художественного, то у Джей-Зи в итоге получилось эпическое хвастовство: я крут, я добился, я могу, приходи на меня посмотреть. Что, впрочем, вполне укладывается в законы хип-хопа. На материале перформанса режиссер Марк Романек смонтировал небольшой фильм-клип, в котором можно увидеть самые яркие моменты выступления Джей-Зи. Судя по нему, всем участникам было весело.

 

 

«Страсти по Адаму» Роберта Уилсона (2015)


Сцена с длинным узким подиумом. Много дыма. Свет исключительно приглушенных оттенков синего. Раздается громкая, величественная, повторяющаяся музыка струнных, иногда — фортепиано. Хор поет на латинском о грехе, о прощении, о Боге. На подиуме появляется то небритый мужчина, то дети в костюме для игр, то женщина, похожая на инопланетное существо. Они неспешны: каждое их движение словно имеет серьезный вес. Сзади — танцоры, одетые в симметричные костюмы и выписывающие своими телами причудливые пируэты.

Мы свидетели размышления на тему библейского Адама, его греха, падения человечества и того, как это отозвалось в жизни самого автора постановки. Автора зовут Роберт Уилсон — он один из самых прославленных режиссеров в истории экспериментального театра, поставивший «Эйнштейна на пляже», «Жизнь и смерть Марины Абрамович», «Воццека» Албана Берга с Томом Уэйтсом в главной роли и еще несколько десятков других спектаклей и опер.

В качестве музыки для «Страстей по Адаму» Уилсон использовал записи трех больших произведений Арво Пярта — эстонского современного классика, чей композиторский стиль еще называют «духовным минимализмом», поскольку Пярт склонен к высокопарности религиозной тематики. Его сочинения часто звучат как литургии. Уилсон глубоко прочувствовал эту особенность музыки Пярта, построив свой спектакль вокруг него. Получилась болезненная красота, чьей убийственной патетичностью легко восхититься и без знания контекста.

 

 

«Стеклянный паук» Дэвида Боуи (1987)


Посередине стадионного поля стоит огромная круглая сцена. На ней — хаос декораций. Над сценой возвышается гигантская фигура паука. Под пульсации звука с самого верха из внутренностей паука на сцену медленно спускается одетый в красное Дэвид Боуи, сидящий на небольшой платформе и говорящий по телефону. Дальше начинается шоу.

Это сейчас мы привыкли к большим мультимедийным концертах мировых поп-звезд. А тогда, в 1987 году, публика нового сценического перформанса Дэвида Боуи даже не могла подозревать, что ее ждет. «Стеклянный паук» оказался огромным котлованом художественной экспрессии: в нем звучали фрагменты хорового пения, случались скетчи с приглашенными актерами и экспериментальные танцы, происходила безумная смена декораций в почти каждой песне словно в сошедшем с ума театре. В общем, это было дикое, упоительное и очень претенциозное зрелище. 

Критики разгромили «Стеклянного паука». Шоу — безумно дорогое по тем временам — еле-еле окупилось. Оно истощило самого Боуи: в конце турне он собрал свою команду, вывез ночью куда-то в поля Новой Зеландии и там в присутствии музыкантов, танцоров и рабочих сцены символически сжег ту самую фигуру огромного паука. Но с течением времени стало понятно, что «Стеклянный паук» был настоящей вехой: до Боуи никто настолько масштабно не стремился соединить, казалось бы, несоединимое. Никто до него не превращал рок-концерт в настоящий спектакль-блокбастер. И тем более никто до Боуи не заставлял десятки тысяч людей, собравшихся на одном стадионе, смотреть на долгий резкий танец, вдохновленный Пиной Бауш, — а такая сцена в «Стеклянном пауке» тоже имелась.

 

 

«Сны черепахи» Мередит Монк (1983)


Синтезатор играет вальс. На сцену выходят четыре человека — двое мужчин и две женщины. Они строятся в неровный ряд и начинают повторяющиеся движения, словно одновременно покачиваясь и шагая из стороны в сторону. Одна из женщин — самая низкая, с длинными волосами до плеч — начинает петь. У нее хрупкий, с непривычки режущий уши голос, и она поет не столько слова, а отдельные гласные звуки. К ней постепенно присоединяются и остальные. Хореография усложняется, утяжеляется — и в процессе будто распадается на части. Иногда музыка останавливается — и люди на сцене двигаются под тишину. Пение становится похожим на переклички сирен.

«Сны черепахи» Мередит Монк — легендарная сценическая и музыкальная работа, объединившая в себе лучшие компоненты американского экспериментального театра и авангардной музыки конца 70-х — начала 80-х. Ее визуальные корни — отчасти в постановках того же Роберта Уилсона, музыкальные — в минимализме Гласса и Стива Райха и в телевизионных операх композитора Роберта Эшли. Но только лишь отчасти: никто не синтезировал пластичность современного танца и кричащий даунтаун-авангард ровно так, как делала это Монк. В конце концов, без «Сна черепах» невозможно представить и следующие, более известные работы многих американских экспериментаторов, например мультимедиа-перформанс Home of the Brave Лори Андерсон.

«Сны черепахи» существуют — или существовали — в нескольких вариантах. Во-первых, в виде музыкального альбома, вышедшего на ECM — знаменитом немецком лейбле, открывшем мировой публике Райха, Пярта и прочий минимализм. Во-вторых, в виде чисто сценического шоу, видеозапись которого если и существует, то пока что спрятана от глаз людских. В-третьих, «Сны черепахи» были превращены в небольшой фильм режиссером Робертом Уизерсом. В нем много динамики — и много тех самых черепах, вынесенных в заглавие сочинения Монк. Да, оно действительно просто о том, что снится черепахам.

 

 

Fusion Харри Йеффа (2023)

Ярко освещенная сцена, полная гротескных кубических декораций. По ней иногда бродит бородатый человек, издающий своим голосом разные звуки. Чаще всего он спускается к левому краю сцену, откуда он еще и режиссирует действом: по взмахам его руки свет на сцене выключается, с верхотуры театра опускаются различные предметы, выбегают группы танцоров, словно ведущие своей пластикой диалог со всем окружением сразу. Порой тот самый бородатый человек переходит на битбоксинг. Звучит музыка: гул непонятного цифрового происхождения, вроде бы синтезаторный, но толком не похожий ни на что.

Поставленный в прошлом году в Лейпциге Fusion молодого британского художника и вокалиста Харри Йеффа (он же — Reeps100) подается зрителям как первый в мире балет, создателем которого выступил искусственный интеллект. Утверждается, что именно он ответственен за дизайн постановки, хореографию и музыку. Но, во-первых, искусственный интеллект сам может лишь генерировать выдачу на основе тех данных, на которых был обучен. Ему требуется скормить эти данные, а потом срежиссировать выдачу, искусно управляя запросами и фильтруя результат. Во-вторых, центральный элемент Fusion — это все-таки вокальное мастерство самого Йеффа, вполне себе живого человека, проводящего весь балет у микрофона. Пожалуй, скорее авторство оперы по праву принадлежит именно ему, а не загадочным AI-алгоритмам.

В любом случае, какова бы ни была роль искусственного интеллекта в разработке и осуществлении замысла Fusion, результат получился как минимум интересным — где еще вы увидите, как профессиональные балетные примы танцуют под битбокс? — и оголтело красивым. На фотографии, видео и фрагменты дизайна Fusion можно залипать долго. Теперь бы еще как-нибудь всю эту красоту увидеть в движении.

 

Обложка: Jay-Z