«Мы позволяем мужчинам превращать нас в секретарей»
Фрагмент из книги Дарси Локман «Право на гнев. Почему в XXI веке воспитание детей и домашние обязанности до сих пор лежат на женщинах» о второй смене
«Право на гнев. Почему в XXI веке воспитание детей и домашние обязанности до сих пор лежат на женщинах» — исследование клинической психологини Дарси Локман о гендерном неравенстве в семье. Начиная с собственного опыта брака и материнства, Локман описывает опыт женщин по уходу за мужьями и детьми, посещает группы молодых матерей и специалистов по совместному воспитанию, берет интервью у гендерных исследователей, антропологов, неврологов и приматологов. Несмотря на научность и серьезный подход к исследованию, книга написана простым языком: личные переживания в тексте переплетаются с опытом других женщин и экспертным мнением.
«Большой Город» публикует фрагмент книги, вышедшей в переводе на русский язык в издательстве «Есть смысл». В главе «И не забывайте про мозг» рассказывается, почему гендерное разделение труда не связано с биологическими различиями между мужчинами и женщинами, а является продуктом патриархального общества.
И не забывайте про мозг
Попытки отыскать значительные различия между мужчинами и женщинами в строении мозга начались в середине XIX века. Опирались они на такой инструмент, как сантиметровая рулетка. Результаты исследований использовали как повод оставить женщин без права голоса и доступа к образованию. Сегодня той же цели служат более технологически продвинутые подходы — например, нейровизуализация. Поскольку выводы этих исследований зачастую используются для закрепления гендерных стереотипов, нейроученая и писательница Корделия Файн окрестила этот род деятельности нейросексизмом. Она пишет: «Помните, что психология и нейронаука, а также формулировки их выводов направлены на поиск различий, а не сходств. Безусловно, мужской и женский мозг имеют намного больше сходств, чем различий. И мы не только наблюдаем значительные совпадения в „мужском“ и „женском“ паттернах, но также видим, что во всем мире не найдется ничего, что походило бы на женский мозг так, как мужской. На индивидуальном уровне нейроученые даже не могут отличить их друг от друга».
Я позвонила нейроученой и писательнице Лизе Элиот и спросила, существует ли неизбежное, врожденное объяснение проблемы, которую я изучаю. Она так возмутилась, что у нее чуть ли не пар из ушей пошел — прямо как в мультиках. «Давайте сразу к делу, — сказала Лиза. — В человеческом поведении вообще мало что можно назвать врожденным. Практически все, что мы делаем, сформировалось под влиянием нашего сознательного или бессознательного опыта. Называть гендерное разделение труда „врожденным“ — удобно для сохранения существующей структуры власти. И точка».
Навскидку я называю ей несколько популярных общепринятых различий между женским и мужским мозгом, и она опровергает каждое из них противоположными данными. Согласно ее собственным исследованиям, к примеру, если говорить об общем объеме мозга, мозолистое тело у женщин никак не больше, чем у мужчин, — явное заблуждение, о котором я читала в аспирантуре.
Мозолистое тело соединяет два мозговых полушария. Если бы женские полушария были связаны между собой лучше, чем мужские (научный термин для этого — менее латерализованы), то два полушария могли бы лучше общаться. Этот ложный вывод использовали, чтобы объяснить мнимую предрасположенность женщин к многозадачности, а также мнимую предрасположенность мужчин к работе в сфере науки, технологий, инжиниринга и математики. Несколько матерей, с которыми я беседовала, ссылались на это, чтобы объяснить, почему они, хоть и нехотя, берут на себя больше домашних обязанностей, чем их мужья. «Всем известно, что женщины лучше справляются с многозадачностью», — сказала Марла (43 года), социальная работница из Чикаго и мать шестилетней дочери, объясняя мне, почему она больше занимается дочерью, чем ее муж.
На это Элиот отвечает: «Какая ерунда! Наш мозг может наловчиться делать то, чем мы вынуждены заниматься часто. Например, блестящие многозадачники — секретари. Мы позволяем мужчинам превращать нас в секретарей». Кстати говоря, даже если бы разница в размере мозолистого тела действительно существовала, выводы, которые общество делает на основе этих данных, больше связаны с регрессивным отношением к делению домашних обязанностей (а также карьеры в науке) по половому признаку, чем с реальными исследованиями на животных, которые говорят о том, что существа с более латерализованным мозгом лучше выполняют несколько дел одновременно. Заключения, сделанные на основе изучения различий мужского и женского мозга, зачастую оказываются нейрочепухой, как говорит Файн.
На самом деле функции мозга формируются под влиянием разветвленных нейронных сетей и бесконечного множества сложных соединений, систем нейромедиаторов и синапсов. Структура мозга сама по себе не дает той информации, которую мы ищем. Как шутит Файн, это было бы эпичным открытием: «Наконец-то удалось обнаружить нейронные сети, которые отвечают за поиск детского сада, планирование ужина и то, чтобы у всех было чистое белье. Видите, как они вытесняют на второй план сети, отвечающие за карьеру, амбиции и оригинальное мышление?»
И все же, как объясняет Элиот, половые различия привлекают внимание. «У них всегда есть такой эксцентричный, совершенно неполиткорректный подтекст: ой, смотрите, мы обманывали себя, а наука все поставила на свои места». Элиот, мама троих взрослых детей, рассказывает мне: «Если говорить о так называемых половых различиях, важно взглянуть на ситуацию с другой точки зрения: у кого власть? Это многое объясняет. Мужчинам очень удобно утверждать, что различия между мужчинами и женщинами врожденные. А женщинам это не сулит ничего хорошего». Сегодня, хотя популярная «наука» продолжает утверждать, что определенные паттерны поведения, связанные с мозгом, заложены в нас с рождения, настоящая наука идет совершенно другим путем. Современная нейронаука сосредоточена на пластичности — «способности нервной системы со временем менять свое устройство и функции». Мозг не фиксированный и неизменный, он постоянно перестраивает себя в ответ на актуальный опыт.
Эту концепцию иллюстрирует исследование 2014 года Университета Бар-Илан (Тель-Авив). Исследователи сравнили данные фМРТ по трем группам людей, впервые ставших родителями: матерей — основных воспитателей, отцов — вторичных воспитателей и отцов — основных воспитателей, которые воспитывают детей без женщин. МРТ — статичная фотография мозга, а фМРТ — движущаяся. Она позволяет исследователям взглянуть на функционирование мозга, а не только его структуру. Мозговая активность трех групп субъектов исследования была не идентична. Среди матерей — основных воспитателей родительское поведение вызывало большую активность в области миндалевидного тела, древней структуре, задействованной в осмыслении эмоций. Среди отцов — вторичных воспитателей то же родительское поведение вызывало больше активности в более современных социально-когнитивных структурах неокортекса. В обеих группах родительство предполагало активацию этих двух нейронных сетей — и чем более вовлеченными были отцы, тем более интегрированными были эти сети. Исследователи также выяснили, что мужчины — основные воспитатели, которые уделяли своим малышам столько же времени, сколько матери, демонстрировали такую же активность миндалевидного тела, что и женщины, а также активную работу социально-когнитивных структур, как отцы — вторичные воспитатели.
Исследователи пришли к выводу, что разница между тремя группами зависела не столько от биологического пола или генетического родства с малышом (отцы — основные воспитатели были приемными родителями), а от того, сколько времени субъекты исследования провели в близком общении со своими малышами. Авторы исследования пишут: «Если взять на себя роль сознательного родителя и активно заботиться о ребенке, это может стимулировать общую сеть родительской заботы и у женщин, и у мужчин среди биологических родителей, а также среди родителей, не связанных с ребенком генетически. Эти выводы соответствуют гипотезе, что родительская забота среди людей сформировалась из древней аллопарентальной основы, существовавшей у всех взрослых представителей вида, и может гибко активироваться через восприимчивость к нуждам детей и заботу об их благополучии».
Отцы — вторичные воспитатели родились партнерами, а не помощниками. Но во многом выполнение вторичной роли настраивает против равноправия уже с первого дня — не из-за так называемых врожденных особенностей, а из-за отсутствия опыта, то есть отсутствия знаний и обучения.
Последствия поведенческих несоответствий, которые начинаются с едва заметной и, возможно, врожденной предрасположенности родителей, когда рождается ребенок, растут по мере того, как растет малыш. Когда пары выбирают путь наименьшего сопротивления, глубина и обширность материнского опыта в конечном итоге значительно превосходит «зону действия» отца. Сколько вызовов на родительские собрания, звонков от медсестры и приглашений на дни рождения должна принять мама, прежде чем ее опыт станет для отца недосягаем?
Я осознала, что мы зашли в тупик, только той осенью, когда Лив пошла в первый класс. Это случилось неожиданно. В Нью-Йорк приехал папа римский, и все поезда встали. Был понедельник, мой рабочий день, когда Джордж забирает детей из школы. Муж прислал мне сообщение: «Не уверен, что успею вовремя. Нам нужен запасной план». «Нам» означало, что этот план придумываю я. Забрать детей должен был он, но запасного плана у него не было. Годами я так или иначе решала все проблемы сама, и позволять ему теперь (как и всегда) прятать голову в песок мне совсем не хотелось. Но если он не справится, Лив и Тесс придется его ждать, а в школе будут недовольны. Все же я могла бы сдержаться. Джордж нашел бы выход из положения. Но… мне казалось, что это неправильно. Мы ведь команда. Я позвонила маме одноклассницы, и она сказала, что заберет девочек. Несмотря на все наши благие намерения, в подобных обстоятельствах мы с Джорджем всегда приходили к одному и тому же итогу.
Исследование из Тель-Авива показывает: «Беременность, роды и лактация… безусловно, являются важными стимулами для выражения материнской заботы через активацию миндалевидного тела. Но эволюция проложила отцам другие пути для адаптации к родительской роли, и эти альтернативные пути приходят с практикой, чуткостью и ежедневной заботой».
Эйприл, генеральный директор из Нью-Йорка, воспитывает двоих детей вместе со своей женой, и изначально она была вторичным родителем в семье. В связи с этим у нее появилось ощущение беспомощности по отношению к своим детям. Она сказала: «Когда ты не играешь роль основного родителя, а тебе ее поручают на день или два в виде исключения, у тебя не будет ничего получаться. И я была именно в этом положении. У меня все валилось из рук. Я не знала, что делать с детьми, они обижались и все ждали, когда вернется Джилл и все исправит. Когда занимаешься этим нерегулярно, урывая пару часов, ты обречена на неудачу. В гетеросексуальных парах это лишь усиливает убежденность в том, что мужчины не способны заботиться о детях».
Отцовство, как и материнство, детерминировано биологически и социально. То, что мы называем материнством, отражает именно повседневный опыт заботы о детях — а не биологический пол. Чем больше мы видим, что этот опыт доступен обоим полам, тем меньше смысла в том, чтобы называть родительство чисто женским талантом. Подобные разговоры нужны только для того, чтобы замаскировать неравенство, убедить себя и своих детей в том, что только матери должны тащить на себе весь груз.
обложка: «Есть смысл»