Андрей Катиков — мультиинструменталист, платиновый продюсер и соучредитель медиакомпании IMG. Его подопечных вы знаете — группы ЛСП, Глюк’oZa, Асия, Тима Белорусских (список продолжается). Но теперь Андрей решил спродюсировать сам себя, и его дебютная работа «Иногда» взорвала стриминговые платформы и собрала уже миллионы прослушиваний.

Музыкальный редактор «Большого Города» Саша Клопцов поговорил с Андреем о таланте — и девяноста девяти процентах работы, а также о поле идей.

 

 

— Кажется, тебе так или иначе удалось взломать алгоритмы стримингов. Была ли это спланированная акция или ты просто плывешь по течению?

— Сейчас происходит набор критической массы. Сколько? Год, наверное, каждый день без пропуска у меня рилс. До этого я делал четыре в неделю, пять в неделю, потом шесть. И вот уже, наверное, 550–570 роликов я за полтора года закинул. Для меня лично это все странно. Потому что я не планировал быть артистом. Но надо выходить из тени. Многие артисты не понимают, что они могут быть кем угодно, крутыми, одаренными, талантливыми и прочее, но без коммуникативных навыков, без социальных здесь трудно. Надо показывать себя в разных формах, в разных состояниях.

— Ты прошел путь от серого кардинала музыкальной студии до человека, который активно набирает фан-базу как артист. На этом фоне ты себя кем считаешь вообще?

— Со мной ничего не поменялось внутри. Все еще тот же Андрей. Стало больше вопросов, больше этапов взросления. Но это такая материальная составляющая — в том плане, что нужно платить по счетам. Нагрузка увеличивается экспоненциально. А вот это чувство внутри, ребячество, я стараюсь сохранять. Потому что оно в каком-то смысле, если подходить к продюсированию и к музыке играючи, дает неоспоримое преимущество. Потому что это не воспринимается как работа. Это в каком-то смысле игра. Но и работать приходится.

На самом деле за этим тоже стоит приличный опыт взаимодействия с разными артистами, с жанрами. С людьми нужно по-человечески, с уважением. Ты — часть всего. И это помогает откинуть ненужное и творить. Поэтому я, может быть, менялся с точки зрения нагрузки, с точки зрения вовлечения... Опять же, я не планировал быть артистом.

И на самом деле я до сих пор пока что это очень странно воспринимаю, потому что меня уже пригласили на шесть или на восемь фестивалей выступить. А у меня две песни, и мне говорят: «Полчаса надо играть, ну, доберете каверами».

Я каверы не играю, понимаешь. Довольно трудно это воспринимать, но я просто не преследую такой цели — все, я артист, поехали колбасить. Ну зачем мне что-то доказывать? Я прекрасно знаю, куда мне можно еще расти, куда хотелось бы расти, и поэтому я все еще тот же Андрей, который был, просто стал чуть-чуть сложнее.

 

 

— Есть ли для тебя отличие между сидящим здесь Андреем и исполнителем песни «Болен», например? Ты стараешься разделять эти образы для себя?

— А может, это не образ? 

— Об этом я и хотел спросить. Потому что мне кажется, что это не образ. Ты так говоришь, как будто бы все равно в душе для себя ты именно музыкант. Ну как, ладно, не музыкант — Просто создатель.

— Мне нравится творить, мне нравится создавать, потому что право по рождению у человека — создавать. Потому что мы говорим, что человек — это венец творения, создан по образу и подобию божественного чего-то, такой сложный механизм. Мне так приятно, когда какую-то работу проделал, посмотреть на это со стороны. Неважно, собрал ты какой-то ребус или выкопал траншею, посадил кабачки. А какое ощущение интересное, когда ты что-то создаешь из ничего. Понятно, что это условно ничего. Это же волны. Это же какая-то вибрация. И учитывая то, что материя — это же тоже волна, просто более плотная, непонятно вообще, мы ли это создаем.

Это отдельная тема, которая меня интересует всю жизнь. Например, про поле идей, что оттуда их берут. Красиво звучит, но для себя я не могу никак найти ответ. Хочется верить в эзотерику.

Надо показывать себя в разных формах, в разных состояниях

Может, это так просто нам говорят: вот это — реализм, а это — эзотерика. Кто сказал? Я не знаю, потому что, когда мне приходит какая-то идея в голову, я безмерно благодарен за возможность ее интерпретировать. Я только так могу к этому относиться. Я перестал обманывать себя и строить иллюзии: «Я это сделал». В каком-то смысле, да. Может быть, как инструмент. Но... жизнь меня вела к этому, допустим, планомерно. И это более сложный путь. Поэтому нужно всегда относиться с благодарностью к тому, что имеешь, и к тому, что имеешь возможность быть, так скажем, катализатором. Потому что не всегда так. Бывает, проснешься не с той ноги: ну вот не идет. Не надо себя винить. Нужно, наоборот, поблагодарить за то, что ты испытываешь обе грани — и победы, и неудачи. И обе важны, потому что одно без другого не может существовать.

А про поле идей: многие говорят, есть ноосфера, да, условно поле, в котором содержатся все знания. Кто-то это называет библиотекой Акаши, кто-то еще как-то. Но если посмотреть, допустим, на историю каких-нибудь умов серьезных типа Николы Теслы — были же свидетели того, как человек просто падал в обморок, просыпался и на земле чертил рабочие схемы приборов. Это же не выдумка какая-то. Мы благодаря ему имеем переменный ток. Да, если бы не он, то у нас бы были, как в стимпанке, провода толщиной с питона.

Я просто рад жить. Я иногда осознаю: фига себе, мы живые. Представляешь, мы живые. У нас есть руки, у нас есть речевой аппарат, мы можем излагать мысль. И вот мы просыпаемся, и мы живы. Представляешь, какой дар уже по дефолту. И ты просыпаешься ради того, чтобы сказать, какое все дерьмо, когда у тебя супер-мега-божественный дар по рождению.

 

 

— Если ты обладаешь таким даром и ты знаешь, что можешь создавать, является ли это твоей обязанностью?

— Для человека совершенно логично передать базу знаний, если он ей обладает. На самом деле это очень большая ответственность, потому что если ты транслируешь что-то, то это может быть и полезным, и не очень. Важно также понимать, что это субъективный опыт, просто это самый быстрый способ знание получить — именно непосредственно общаясь с человеком. 

Понятно, что не у всех людей есть возможность воспроизводить звук. Есть люди с абсолютным слухом, но они не умеют петь. Или есть люди с чувством ритма, но они не чувствуют мелодию. Есть люди, которые имеют абсолютный слух, но не занимаются музыкой. И иногда они идут по улице, если они слышат, что песня что-то залажала, они даже не знают, почему она их бесит. Они даже не догадываются. Любой дар так можно развить. Томас Эдисон сказал: «1 % таланта, 99 % работы».

Я не берусь судить, как это происходит, потому что я понятия не имею. Когда ко мне приходят артисты, они говорят: «Вот мы сегодня поработаем». Я говорю: «Попробуем». Потому что я, безусловно, обладаю какой-то критической массой знаний, чтобы создать звук. Но интереснее результат происходит, когда оба вовлечены — и когда вы оба вовлечены настолько, чтобы принимать какие-то нестандартные решения не потому, что тебе платят деньги и прочее. У нас, когда проходит работа с артистами, она не начинается так, типа: «Алло, здрасьте, все, я приезжаю, ставим сессию». Мы так же садимся, так же общаемся, смотрим, какие у нас точки соприкосновения, что я могу предложить этому человеку, какая степень допустимости у него, что я могу себе позволить по отношению к этому артисту в высказываниях. Это все очень тонкая работа, которая настраивает поле, в котором мы находимся, и оно дает нам возможность творить.

Мы живы. Представляешь, какой дар уже по дефолту

— Когда ты занимаешься продюсированием, ты пытаешься в первую очередь проявить свою индивидуальность или ты все-таки хочешь, чтобы артист раскрылся, а ты был на фоне?

— Я даю артисту преимущество. Моя задача — предложить ему то, что он не смог бы сам заметить, показать опции. А когда у тебя лежит перед глазами столько опций, в которых ты можешь звучать совершенно по-новому, именно поэтому и большие артисты в том числе приходят к нам, чтобы поменять перспективу, чтобы перезагрузиться. Для меня это большая честь. Я вовлекаюсь в это ровным счетом настолько, насколько артист готов.

— Что ты делаешь, если вы сидите час и чуда не происходит?

— Тогда прогуляемся, поговорим просто.

— А если все-таки шансов нет?

— Для меня это стимул. Потому что это уже становится личным. Опять же, важно умение, возможно, находить быстрое решение. Умение не потерять, не опустить руки. Я в моменте вряд ли отдаю отчет на 100 % в том, что происходит. Поэтому со временем я стал более избирателен. Фактически у меня с артистами происходит кастинг. Потому что если мне с человеком неприятно находиться, то мне придется выдумывать какие-то новые велосипеды для того, чтобы игнорировать то, что мне в этом человеке может не нравиться. Это же творческий союз, который должен к чему-то привести, у которого должно появиться дитя. 

— Ты как артист в начале пути, но результат уже хороший. Считаешь ли ты это успехом на данный момент? Что для тебя успех? 

— Успех, мне кажется, это когда ты любишь то, чем занимаешься. Это уже успех. Потому что тебе действительно хочется этим заниматься. Другой подход чуть-чуть. И мне кажется, чувство, о котором ты говоришь, успеха — оно приходит с этой мыслью. Но при этом у меня есть еще и жизнь без музыки. Хотя трудно это назвать жизнью без музыки, потому что она везде есть.

— Ты же все равно о музыке думаешь.

— Я в определенные моменты специально абстрагируюсь, чтобы из-за музыки не страдало что-то другое. Для меня музыка — это не жертва. Ты можешь отдаваться, страдать из-за этого и так далее. Зачем? Ты же ничего не теряешь. Ты только приобретаешь, потому что твой строительный материал — это мысль. И ты ее можешь излагать, создавать ее. 

Для меня музыка — это не жертва

— Ты говорил про фразу «1 % таланта, 99 % работы». Что вообще такое талант?

— Баланс. Талант — это предрасположенность к чему-либо. Когда у тебя что-то получается. Почему важно ребенку показать разные грани? Танец, форма экспрессии, музыка, форма экспрессии, какой-нибудь спорт, тоже форма экспрессии, сила, стремление вперед. Ребенок выбирает, ребенок смотрит, к чему у него больше интереса. Если человек допустим, меткий по своей природе, зрение у него хорошее. Или если человек обладает утонченным вкусом. У меня друг — просто замечательный пианист, виртуоз, в детстве, ему было три или четыре года, когда приходили гости, они играли с ним в игру. Они подходили, нажимали аккорды на пианино, и он называл все ноты безошибочно. Это все предрасположенность. И в моем случае так же: моя мама — пианистка, папа играл на тот момент на бас-гитаре, на флейте, на фортепиано, на саксофоне. 

— Есть ли у тебя какие-то страхи, которые связаны с музыкой? Что тебя пугает на этом пути?

— Меня уже столько пугало на этом пути. И уже не пугает. Уже нет. Но все-таки у каждого музыканта есть страх быть непризнанным.

— Что значит непризнанным?

— Быть неуслышанным.

 

Фотографии: личный архив Андрея Катикова