Sjón или Сьон Сигурдссон известен всему миру как автор стихов к песням Бьорк и номинант Оскара за песню «I’ve Seen it All» к фильму Ларса фон Триера «Танцующая в темноте». Помимо поэзии, Сьон пишет и прозу — на его счету более десяти опубликованных романов.

Недавно в издательстве «Городец» вышел перевод первой части трилогии Сьона «КоДекс 1962» — «Зародыш мой видели очи Твои. История любви». Однозначно определить жанр романа не так просто: он существует на границах народных сказок, религиозных текстов, исландского фольклора и поднимает темы национализма, социального неравенства и миграции евреев во времена Холокоста.

Действие романа происходит во время Второй мировой войны в выдуманном городе Кюкенштадт. В местной гостинице появляется сбежавший из концентрационного лагеря Лёве, обессиленный от голода. Его выхаживает горничная Мари-Софи, работающая в местной гостинице. По мере развития сюжета девушка узнает, что Лёве привез с собой шляпную коробку, в которой прячет волшебную глину, из которой появляется их общий ребенок — Йозеф. Именно от его лица мы и узнаем всю историю.

У книги нетипичная для конвенциональных романов структура. Стоит читателю погрузиться в историю Мари-Софи и Лёве, как рассказ прерывается диалогом нарратора и его слушателя. Один из таких диалогов — размышление Йозефа о женских персонажах литературных текстов — публикует «Большой Город».

«Когда героинь — литературных персонажей женского пола — охватывает смятение, они, как правило, подходят к ближайшему окну и смотрят на улицу. Обычно это окно кухни, что является символом угнетенной домохозяйки, или окно гостиной, что опять же указывает на то, что данная женщина — узница в своем шикарном особняке в лучшей части города.

Пока женщина разглядывает знакомый вид: уныло-серые многоэтажки в первом случае или яркие огни города — во втором, ей в голову приходят мысли, которые поначалу бывают сумбурны и бесцельны и связаны в первую очередь с тем, что удерживает их, женщин, связанных по рукам и ногам, в четырех стенах. Но по мере развития внутреннего монолога ее мысли проясняются. Ей удается установить причинно-следственные связи и поставить, к примеру, знак равенства между богатством своего гардероба и пенисом мужа, который ей по ночам приходится восхвалять прилагательными из мужниного же словарного запаса».

«Ой, ну это бред какой-то!»

«В конце концов понимание своей жалкой участи сгущается в ее сознании, как сгущается менструальная кровь в промежности, пока не прорывается наружу первобытным криком: Я желаю быть свободной! Я желаю знать собственное тело и владеть им сама! Я желаю жить для самой себя и ни для кого другого! Я желаю свободы, чтобы… Да… и за ее декларацией о свободе следует серия видений, основанных на существительном „желание“ и глаголе „желать“. Женщина видит себя в ситуациях, которые символизируют стремление к свободе, и эти ситуации столь же разнообразны, как и сами женщины. Уровень образования и зрелости также влияет на эту мечту, на этот Грааль, поиском которого с данного момента женщина и займется.

СВОБОДА!

Разве не любопытно, что угнетенные меньшинства непременно завершают интеллектуальный анализ собственного положения одним и тем же криком: Свобода!»

«Нет, не любопытно! Давай уже рассказывай, что было дальше в гостинице!»

«Мне бы хотелось подчеркнуть, что ты не так хорошо разбираешься в истории сочинительства, чтобы лезть тут со своими возражениями. Я не просто так знакомлю тебя с основами „феминистской“ мысли в искусстве рассказа, я делаю это для того, чтобы ты поняла особенность положения Мари-Софи — моей матери — в литературе. Она жила до эпохи „феминизма“, и этот факт определяет ее поведение в дальнейшем повествовании!»

«Если ты вообще когда-нибудь доберешься до этого повествования!»

«Я иногда задумываюсь, а не является ли детская наивность тех, кто отправляется в свой поход с целью вернуть себе свободу (заметь, я говорю: вернуть, тем самым полагая, что человек рождается свободным), следствием как раз этого первобытного крика, который, проходя сквозь разум, сердце и далее вниз, вплоть до прямой кишки, очищает их от всех нечистот, от всякой порочности. И заключается ли сила этих вооруженных мечами недоумков прежде всего в том, что им удается зарубить своего угнетателя прежде, чем он зайдется в последнем припадке хохота — ведь что может быть смешнее идиота, сражающегося за свою жизнь?»

«Умный человек, который позволяет идиоту уморить себя такой вот смертной скукой?»

«Короче, после того как мне указали на эту деталь с женщинами и окнами, я однажды поймал себя на том, что, почувствовав внутреннее беспокойство, тоже направился к ближайшему окну, однако единственное, что пришло мне в голову, это аналогии из „феминистских“ книг — да оно и понятно, ведь я не являюсь ни вымышленным персонажем, ни женщиной…»

«А ты в этом уверен?»

обложка: gorodets