Как музыкант Вовка Кожекин открыл музей советского фарфора, от которого в России массово избавляются

Как родилась идея музея и при чем тут разбитая чашка

Мое личная страсть к советскому фарфору появилась совершенно анекдотичным образом — я разбил в гостях чашку и скрыл это от хозяйки. Чашка была Дмитровского фарфорового завода рельефной формы с простой золотой деколью (технология нанесения изображения на керамические изделия. — Прим. ред.). Сначала я думал ее склеить, потом сделать из нее украшение и вернуть в таком виде, затем — все-таки найти такую же.

На самом деле я давно собираю старые предметы быта. Мы часто ездили с хипанами (друзья героя публикации. — Прим. ред.) на микроавтобусе в Европу, особенно любили Италию, кататься там вокруг Альп. Недалеко от Турина живет наш друг — художник Сергей Баловин. И там же находится очень большой блошиный рынок Гран-Балон. Он потряс меня низкими ценами за всякие чашечки. Европейская материальная культура, например, после войны была гораздо богаче, чем у нас. Поэтому сейчас за один-два евро на европейских блошках можно купить удивительные вещи. Я стал привозить оттуда безумно трогательные послевоенные изделия. А потом решил узнать, что есть такое в России. Началось все с блошиного рынка на «Удельной» в Питере. В какой-то момент я понял, что существует культурное явление в области эстетики, сидящее у нас в подсознании, но пока плохо описанное и не оцененное — советский модернизм, проникший в том числе в повседневный быт.

Когда случился первый карантин и все концерты отменились, мне нужно было найти себе какое-то занятие, и я серьезно стал изучать этот феномен. Самым интересным для меня оказался период оттепели в советском фарфоре. Именно на нем я сконцентрировался и ему посвящен музей. Это совершенно конкретная дата. В 1955 году вышло постановление Хрущева «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». Хрущеву как-то показали смету гостиницы «Ленинградская», сталинской высотки на Комсомольской. В проекте довольно больших денег стоил один только шпиль, где нет ни одного полезного метра площади. Исключительно эстетический элемент. Ситуация, когда народ живет в бараках и коммуналках, всех нужно переселять в квартиры, а деньги тратятся на декоративный шпиль, резко не понравилась Хрущеву.

Гостиница «Ленинградская» относится к периоду позднего Сталина. Это время после Второй мировой войны до 1955 года. Его стиль называют по-разному: сталинское ар-деко или сталинский ампир. Это очень пафосный стиль — много рельефов, золота, витражей, разных декоративных элементов, то, что в общем Хрущев и назвал излишествами. Это стиль московских высоток и центральных станций метро (например, «Киевской» или «Новослободской»), это возвращение дореволюционной пышности. Первые станции метро в Москве ближе по стилю к конструктивизму, но после того, как страна победила в войне, в эстетике возобладала триумфальность. По сути, документ Хрущева отменил позднесталинский стиль и провозгласил новый, которому тогда дали название «современный стиль», а сейчас приходится добавлять «современный стиль 60-х». Эта эстетическая революция сверху повлияла на все: архитектуру, литературу, кинематограф, мультипликацию.

Музей в кафе возник спонтанно. Я постоянно просиживаю в Ex:Libris с момента его основания. В кафе два раза менялись владельцы, все они, так получилось, мои хорошие друзья, но каждый раз сохранялись завсегдатаи, название и атмосфера. В первые годы работы кафе я вел здесь музыкальную программу, сейчас тоже часто выступаю. Однажды я сказал девчонкам (вторые владельцы кафе. — Прим. ред.): «Давайте я принесу старой советской посуды, а то у меня дома ругаются, что я тащу все с блошинок». Так эта посуда появилась сначала на баре. Потом я предложил поставить пару шкафов «Лейпциг» для ее хранения. Сервизы стали накапливаться, шкафы — множиться. То, что это будет всамделишный музей, стало понятно примерно год назад.

Заниматься им мне помогает Елена Щедрина, культуролог, которую я заразил своим увлечением фарфором. Она ведет научную работу и отвечает за каталог. В Латвии, например, энтузиасты составили самый полный онлайн-каталог закрывшегося Рижского фарфорового завода. По-хорошему, нам тоже нужно это сделать. Мы хотим распознать авторство всех форм и рисунков на фарфоре периода оттепели. Данные собираем из открытых источников библиотек и архивов. Общаемся с теми, кто работал на фарфоровых заводах. Посетили и поддерживаем связь с Дмитровским заводом в Вербилках, важным по нашей теме предприятием.

Для музея здесь территориально идеальное место. Мы находимся в культовом районе в плане развития советской эстетики. Это квартал ВХУТЕМАСа (Высшие художественно-технические мастерские, действовавшие с 1920 по 1927 год; известны созданием новых художественных авангардных форм наряду с немецкой школой Баухаус. — Прим. ред.). Здесь его главное здание, общежитие, столовая и мастерские. Как фарфор связан с этой волной авангарда? Многие фарфористы 60-х либо учились во ВХУТЕМАСе и наконец смогли творчески раскрыться при Хрущеве (учебное заведение было окончательно расформировано в 1930 году. — Прим. ред.), либо это были ученики выпускников ВХУТЕМАСа.

О новой эстетике, свободе и темах фарфора

Смена эстетики забавно отразилась именно на фарфоровом производстве, потому что оно было максимально консервативным. К позднему Сталину оно фактически находилось еще в XIX веке, а в начале 60-х изменилось в том числе технологически: переход от ручной росписи к деколи, бóльший тираж, переоборудование заводов. В творческих лабораториях при фарфоровых заводах кипела жизнь, художники производили в диком количестве новые формы и рисунки. Им дали свободу и прямо говорили быть смелее. Знаменитый лозунг «Искусство в быт» — ключевой для того времени.

Самые главные заводы 60-х — это Ломоносовский (сейчас Императорский), большое мощное питерское производство с огромной сложной формальной школой художников, один из главных законодателей мод на всю страну; и подмосковные — Дмитровский в Вербилках и Дулевский в Орехове-Зуеве. Культовые подмосковные художники и скульпторы (говоря по-современному — дизайнеры) тех времен — это прежде всего Петр Леонов и Владимир Яснецов (Дулево), Евгений и Петр Смирновы, Юрий Ганрио (Вербилки).

В советском фарфоре 60-х прослеживаются определенные темы. Например, космос. Это могут быть рисунки планет или орбит, а могут — формы, напоминающие космические объекты. Были темы, по моему ощущению, спущенные сверху. Например, тема освоения Севера, предметы с которой в какой-то момент выпустили почти на всех заводах. Абстракция, работа с геометрическими фигурами. Фольклорность, — особенно ярко она представлена в украинском фарфоре.

С 70-х советский форфоризм резко делится на авторский фарфор с маленьким тиражом — это дорого, это искусство, и массовое производство анонимного ширпотреба. Важно понимать эту разницу. В 60-е художественный уровень массового фарфора был очень высоким и много экспериментальных работ. А в 70-х даже те художники, которые создавали интересные вещи, стали делать какой-то низкосортный ширпотреб. Это совсем другой Советский Союз, очень скучный. Возвращаются все эти аляповатые цветочки. Появляется уродливый феномен — сервиз «Мадонна», невероятно популярный среди советских людей. Он производился в ГДР и представлял собой подделку подделки. Что я имею в виду: где-то в 10-х годах XX века выпускали стилизованные под саксонский фарфор XIX века сервизы. А то, что полюбили советские граждане, — это копирование этого стилизованного сервиза XIX века. И название «Мадонна» не имеет никакого отношения к библейским сюжетам, на посуде изображены сцены из греческих мифов. Есть свидетельства, что авангард и модернизм в народ не особо шли. Покупатель не понимал его и хотел «дорого-богато». Возвращается культ старых работ. Эпоха брежневского застоя ознаменовалась консервативным поворотом.

Фарфор и статусное потребление в СССР

Чаепитие — социально значимое событие. Понятным и частым времяпрепровождением молодых людей оттепели было собраться вместе, обсуждать кино и пить чай с акцентом на общении. У Высоцкого есть строчки, описывающие самый страшный пьяный дебош: «Лил на стены вино, / А кофейный сервиз, / Растворивши окно, / Взял да выбросил вниз». Над ними (сервизами) дрожали, конечно.

В какой-то момент фарфор стал символом статусного потребления. У меня даже семейный анекдот есть: одна дальняя родственница шла по улице, увидела валяющиеся на асфальте 25 рублей, подняла и сразу же купила сервиз. Это ориентировочно 25 тысяч рублей по сегодняшнему курсу. Принято было дарить сервизы на свадьбу, юбилей или другие значимые праздники. Пили из них на самом деле редко: раз в год или на свадьбу-похороны, где сервиз приобретает уже ритуальный смысл.

Была повседневная посуда, ее ставили вниз, в закрытую часть шкафов, а за стеклом, наверху, у всех на виду — фарфор. Позволить себе его могла, в принципе, каждая семья.

Как собирается коллекция: «Авито», спекулянты и дорогие подарки

Мне кажется, абсурдность хранения дома серванта с фарфором стала понятной в 90-е, а сейчас это еще и технологически бессмысленно. Его нельзя засовывать в посудомойку и в микроволновку. Сегодня он полностью потерял свой социальный статус.

Примерно треть экспонатов подарена, две трети куплены на «Авито» или на блошиных рынках. Что-то приносят сами люди, часто анонимно, просто коробку в кафе оставляют. Один из самых дорогих подарков — скульптурную группу «Сплетницы» Дмитровского фарфорового завода — нам сделал дизайнер Даня Колегаев. Это его семейная реликвия, стоит очень много. Он отдал, потому что дети играли и уже немножко разбили.

У нас с Леной (Елена Щедрина, научный сотрудник музея. — Прим. ред.) случаются смешные истории. Когда на «Авито» появился редкий рижский сервиз «Альфа», символ космической эпохи, она позвонила на 20-й минуте после выхода объявления. Но я позвонил на третьей и в этот момент уже ехал за ним. Кладоискательство на «Авито» — это отдельная веселая тема. Я каждый день мониторю объявления. Есть люди, зарабатывающие на перепродаже фарфора. Сегодня хорошо котируется сталинская эпоха.

Ловля фарфора на «Авито» сильно облегчается дружеской сетью по городам благодаря музыкальному сообществу. Иногда требуется жесткая оперативность. Некоторые люди категорически не пересылают почтой, боятся, что разобьется.

В данный момент мне и клейма не надо, чтобы понять, откуда предмет. Сервизы 60-х я знаю в лицо — это мое преимущество на «Авито». Не все продавцы вообще понимают, что они продают. Перекос в цене идет в обе стороны — переоценка или недооценка. Но в течение десяти лет советский модернизм снова станет модным. Сужу по вторичному рынку. Сейчас безумен в цене поздний Сталин. Чувствую, что дальше начнут спекулировать на оттепели, поэтому я спешу все собрать.

Мои родители — классическая московская интеллигенция. Отец работал в военной отрасли, а мама — учительница. Оба кандидаты наук. Хрущевка, двушка, сервант, и там, конечно, сервиз, чешский стол. Большая травма — разбитый кофейный рижский сервиз, подаренный на свадьбу родителям. Я застал от него только кофейничек. Месяц назад купил такой же на «Авито» — закрыл гештальт. Вспоминая свое детство, я только сейчас понял, что некоторые вещи из серванта меня прикалывали своим безумием еще тогда. Например, фарфорист Яснецов, работавший под сильным влиянием китайского стиля, рисовал часто кривые ломаные веточки на посуде. Сейчас меня поражают эти эстетические наслоения внутри одного серванта.

Зачем нужен музей советского фарфора

Самым большим открытием для меня во всей этой истории стало то, что Советский Союз за свою историю был очень-очень разным. Например, трижды за это время в советской эстетике существовал максимальный запрос на новизну: в революционный период в начале, в оттепель 60-х и в перестройку.

Люблю наблюдать, как посетители заходят и говорят: «У бабушки был такой сервиз!» Я здесь много сижу и с огромным удовольствием стихийно рассказываю о музее. Сегодня впервые здесь будет официальная экскурсия. Нам позвонило крупное турагентство и попросилось в гости, у них чайная экскурсия по Москве.

Наш музей — это ностальгия по будущему. То, что в советское время были моменты с очень мощным запросом на модернизм и находились новые силы, смыслы и люди, хорошо резонирует с сегодняшним состоянием общества. Мне кажется, скоро придет волна моды на что-то принципиально новое. Сейчас ситуация и в мире, и в нашей стране — некой растерянности, поиска. Очень хочется, чтобы новое поколение, когда будет мыслить будущее, помнило бы про ВХУТЕМАС, оттепельный фарфор, новый дизайн, перестроечные наши смешные приключения. Чтобы эти традиции остались и вдохновляли. Мне кажется, что именно в период растерянности и немного беспросветности, которую мы сейчас наблюдаем, вот такими вещами и надо заниматься.