В издательстве Ad Marginem вышла книга «Феминистский город. Полевое руководство для горожанок» урбанистки Лесли Керн. Аудиоверсию на «Букмейте» читает журналистка Настя Красильникова, которая в прошлом году выпустила подкаст-расследование «Ученицы».

Наверное, каждая женщина хоть раз отказывалась от поездки на общественном транспорте в час пик из-за страха домогательств. Выбирала длинный и неудобный, но пролегающий по оживленным улицам маршрут. Звала подругу сходить куда-то за компанию, потому что находиться в общественном пространстве одной некомфортно. «Феминистский город» объясняет, почему все это происходит: современные города и районы проектируются и меняются, подстраиваясь под мужчин, и потому становятся все более неудобными для женщин. «Большой Город» публикует отрывок из книги.

Право на одиночество

Когда я была девушкой-подростком и молодой женщиной, проводя время с подругами в городе, я получала возможность занимать пространство, экспериментировать со своей личностью, отличаться, быть громкой, быть собой. Подруги играют в этом крайне важную роль, потому что, оказавшись в одиночестве, женщины всевозможными способами контролируют свои тела и поведение, чтобы избежать нежеланного внимания и враждебного наблюдения со стороны окружающих. Женщинам все еще невероятно сложно занимать пространство в одиночку. Подумайте, насколько разный язык тела будет в вагоне метро у женщин и у повсеместно встречающихся мужчин, сидящих с настолько широко расставленными ногами, что они либо занимают еще по одному месту с обеих сторон, либо заставляют соседей сидеть в максимально неудобной позе. Гендерная социализация не велит женщинам занимать пространство, особенно в одиночку. Большее, на что мы можем надеяться, — это проскочить незамеченными.

Однако это желание быть в одиночестве — это куда больше, чем стремление избежать харассмента. Прогулка по городской улице или чашечка кофе, выпитая в одиночестве в оживленном кафе, являются для женщин особенно приятными видами уединения. Я по-настоящему это заметила, когда стала матерью и время от времени получала возможность провести время в одиночестве.

Я была окружена людьми, но ни один из них не имел права требовать от меня эмоциональной работы. Напротив, некоторые из них даже заботились обо мне: приносили кофе, убирали со стола. Восхитительно было находиться в обществе и понимать, что я не обязана реагировать на нытье или бесконечные вопросы ребенка. Может быть, возможность побыть одной в городе так важна для женщин, потому что дома от нас постоянно что-то нужно.

Гендерно обусловленные ожидания, связанные с родительством, работой по дому, организацией домохозяйства, отношениями, домашними животными и многим другим, означают, что семейный дом едва ли является местом, где женщина может провести время наедине с собой. Как и у других матерей, у меня есть множество историй о том, как меня прерывали, когда я была в туалете или в душе. Вторжения случаются даже в таких уединенных пространствах. На удивление распространены случаи, когда матери, страдающие от хронического недосыпа, ложатся спать гораздо позже всех остальных членов семьи. Блогер и отец троих маленьких детей поделился своим озарением: причиной крайнего измождения его жены был тот факт, что только поздней ночью она могла провести время в одиночестве. Мама в этой истории рассказала своему мужу, что страдает от «сенсорной перегрузки» из-за постоянных прикосновений, шума и требований, исходящих от детей. После того как они ложатся спать, она проводит время с мужем, но абсолютно не имеет времени побыть одной, пока он тоже не ляжет спать. Она предпочитает жертвовать сном ради нескольких часов, в течение которых может просто пожить. В дополнение к ночному «времени для себя» многие мамы обнаруживают, что единственный гарантированный способ провести время в одиночестве — это вовсе уйти из дома.

Гендерная социализация не велит женщинам занимать пространство, особенно в одиночку. Большее, на что мы можем надеяться, — это проскочить незамеченными.

Невероятно приятно открыть роман или журнал, сидя в кафе, в баре или на скамейке в парке, особенно когда таким образом можно сбежать от домашних или рабочих обязанностей. Иногда приятно бывает даже поработать в общественном месте. Смена декораций может плодотворно сказаться на моей продуктивности, когда я пишу, редактирую и планирую исследования. Даже проверка домашних заданий не так утомляет. Если бы я жила в большом городе, я бы практически наверняка писала эту книгу, переходя из одной любимой кофейни в другую.

Урвать время вдали от домашних забот получается настолько редко, а общий объем гендерно обусловленной «работы над отношениями» и неоплачиваемой работы настолько велик, что вмешательства в личное время и пространство кажутся особенно раздражающими. Я знаю, что, даже просто сидя и читая в общественном месте, рано или поздно привлеку внимание мужчины, который захочет узнать, что я читаю.

Само собой, меня никогда не прерывают, когда я сижу и занимаюсь или пишу с мужчиной. Парадокс здесь такой: женщина, находящаяся в одиночестве, считается доступной для других мужчин. Это восходит к традиции воспринимать женщин как собственность мужчин. Если женщина в общественном месте не имеет отчетливых знаков принадлежности вроде присутствия мужчины или заметных предметов вроде обручального кольца (которое, конечно, также может быть символом негетеросексуального союза), тогда мужчины считают, что имеют полное право на ее внимание. Женщины инстинктивно знают, что лучший способ избавиться от нежелательного внимания мужчины — это сказать ему, что у тебя есть парень или муж. Мужчины скорее готовы уважать право собственности другого мужчины, чем простое «нет» от женщины.

Парадокс здесь такой: женщина, находящаяся в одиночестве, считается доступной для других мужчин. Это восходит к традиции воспринимать женщин как собственность мужчин.

Джейн Дарк, утверждавшая, что город — это «патриархат, воплощенный в камне», добавляет, что женщин в городе заставляют чувствовать себя в лучшем случае «в гостях» и дают понять, что, по сути, они находятся на мужской территории и будут восприниматься как чужаки, если не хотят «вести себя подобающим образом». Дарк с усталостью замечает, что регулярные призывы «не грусти!» предназначаются исключительно женщинам. Мне говорили (велели?) «улыбнись!» бесчисленное количество мужчин, пока я просто занималась своими делами в городе. Когда я делала мужчинам замечание об их грубом поведении, меня наставляли вести себя «по-женски». Если я не улыбаюсь, подавая таким образом сигнал, что я милая, послушная и мечтаю угождать мужчинам, то я — сука, или корова, или лесбуха. Некоторые могут возразить, что в том, чтобы мужчина попросил женщину улыбнуться, нет ничего сексистского, но вы можете себе представить, чтобы мужчина говорил такое другому незнакомому мужчине на улице?

Свою книгу «Записки феминистки-кайфоломщицы» Эрин Вункер начинает с такого заявления: «У меня синдром стервозного лица». Ей неприятно то похожее на гримасу выражение лица, которое она делает автоматически, когда ей говорят улыбнуться. Это рефлекс, отточенный патриархатом, заостренный культурой изнасилования. Для многих из нас эта рефлекторная улыбка со временем превращается в рефлекторный средний палец, жест истинной зануды. Женщина без улыбки на лице — это женщина, погруженная в собственные мысли, у которой есть собственные планы и которая не существует ради того, чтобы угождать мужчинам или чтобы им было приятно на нее смотреть. Женщина, небинарная или гендерфлюидная персона, которая не гонится за определенными стандартами женственности, не существует для того, чтобы радовать и ублажать гетеросексуальных мужчин. Поэтому они представляют угрозу. Им здесь не место. Они не ведут себя как собственность.

Женщины в общественных пространствах

Представления о женщинах как о собственности и ограничение возможности женщин находиться в общественных пространствах в одиночестве существуют уже давно. Элизабет Уилсон рассказывает о моральной панике, которую вызвала возросшая видимость женщин на улицах викторианского Лондона. Термин «публичная женщина», само собой, является старым эвфемизмом для обозначения секс-работниц. Сама идея, что женщин высокого статуса могли каким-то образом перепутать с бедными женщинами или секс-работницами, стала причиной активного заламывания рук и убеждения, что женщины обязаны быть в сопровождении своих мужей, братьев, отцов или старших женщин.

Желание женщин иметь бóльшую независимость в городе положило начало эре универсальных магазинов в Париже 1870-х годов, которые буквально были разработаны, чтобы стать пристойными общественными пространствами для женщин. Они должны были ограничить контакты женщин с сомнительными персонажами с улиц, но также предоставить им свободу, которой они так отчаянно желали. Роман Эмиля Золя 1883 года «Дамское счастье» предлагает заглянуть в закулисье вымышленного магазина, списанного с первого универсального магазина Парижа. Помимо интриг продавщиц, любовной жизни владельца и политических игр большого бизнеса, книга Золя показывает, каким образом демонстративное потребление было создано, чтобы услаждать чувства женщин. Таким образом, пространства для покупок стали первыми пространствами (по крайней мере, на Западе), где женщинам было позволено заявлять о своих правах на общественное пространство.

Феминистские географини Лиз Бонди и Мона Домош пишут о гендерном кодировании городских пространств старого Нью-Йорка, опираясь на дневник Софи Холл, представительницы среднего класса, приехавшей погостить в город в середине ХIХ века. Несмотря на то что в течение всего дня ей требовалось сопровождение подруги, детальное описание своего визита, которое Софи оставляет в дневнике, также наглядно демонстрирует гендерное зонирование города и ограниченную, но все же свободу, которую оно давало белым женщинам. Например, район Дамская Миля, расположенный вдоль Бродвея и Шестой авеню между Десятой и Двадцать третьей, был «самой современной визитной карточной консюмеризма города», общественным пространством, считавшимся «должным образом женственным». Планы Софи также включали районы, где располагались музеи и картинные галереи. Они тоже считались пространствами, «устройство которых делало их безопасными и пристойными для женщин», где можно было провести время «одобренным Викторианскими стандартами» образом.

Хотя женщины сейчас не так ограничены, как милая Софи Холл, которой нельзя было есть или пить на людях, пространства потребления, культуры и развлечения все еще считаются наиболее подходящими для общественной жизни женщин.

Порядки индустриального общества конца ХIХ века требовали преданности не только продуктивности и усердному труду, но и ценностям потребления. Гендерный характер «отдельных сфер» означал, что производство соответствовало миру мужчин, а потребление — миру женщин. Однако активное участие женщин в практиках потребления бросало вызов идее о том, что им надлежит находиться дома, и означало, что женщинам нужно было получить доступ к пространствам города, традиционно считавшимся мужскими, чтобы исполнять свою роль потребителей. Чтобы не разрушить викторианские устои, эта перемена была «нейтрализована развитием в ХIХ веке „феминизированных“ пространств для потребления в городе — если женщинам нужно быть на улицах мужского города, тогда эти улицы и магазины должны быть обозначены как „женские“».

Что важно, это означало, что личностная идентичность женщин как белых горожанок подкреплялась их видимостью в таких пространствах надлежащей женственности. Эти пространства для потребления были открыты для женщин, поскольку во многом они не бросали вызов связи между женщиной и домашней сферой. Покупая одежду, предметы интерьера и искусства, женщины исполняли свою роль хранительниц домашнего очага. Даже сегодня женщина, находящаяся одна в таких общественных пространствах, по-настоящему «связана» с домом. Даже если она покупает что-то для себя или занимается тем, что мы любим называть «заботой о себе», ее нахождение в одиночестве не нарушает нормативные гендерные роли. Телесное, интимное, связанное с заботой о себе и эстетикой обычно считается женской сферой.

Несмотря на то что рамки стандартов правильной женственности несколько расширились с викторианских времен, список пространств, где женщина может находиться в одиночестве, чувствовать себя комфортно и не казаться «неуместной», не слишком изменился. Хотя женщины сейчас не так ограничены, как милая Софи Холл, которой нельзя было есть или пить на людях, пространства потребления, культуры и развлечения все еще считаются наиболее подходящими для общественной жизни женщин. Во время изучения развития сферы строительства многоквартирных домов в Торонто я проанализировала огромное количество рекламных материалов с точки зрения гендерно детерминированных изображений. Изображений, на которых женщины ходили за покупками, ели, пили и общались с подругами, было гораздо больше, чем тех, на которых женщины шли на работу.

Сальные закусочные, магазины порно, ломбарды и бары, посетителями которых были преимущественно мужчины из рабочего класса, постепенно сменялись студиями йоги, салонами маникюра, кафе и магазинами органических продуктов

Многие материалы очень напоминали кадры из «Секса в большом городе»: восторг городской жизни подавался женщинам в контексте доступа к круглосуточным развлечениям и потреблению, доступным в центре Торонто и других «развивающихся» районах. Бонди и Домош сравнивают возможности и запреты, сопровождавшие путешествие Софи Холл в Нью-Йорк в 1879 году, и опыт Мойры Макдоналд, разведенной женщины из среднего класса родом из Эдинбурга, которую Бонди интервьюировала в 1991 году. Несмотря на то что у Мойры есть высокооплачиваемая работа и она живет одна в доме в популярном районе, находящемся в процессе джентрификации, она ощущает ограничение своих возможностей комфортно получить доступ к общественным пространствам города. Несмотря на приверженность идеалам гендерного равенства на работе и дома, Мойра не сомневается, что неконтролируемые городские пространства (такие как парки) «пропитаны враждебной маскулинностью» и поэтому не являются пространствами, где она могла бы находиться в одиночестве. Мойру и Софи объединяет потребность адаптировать свое поведение под их понимание гендерированной уязвимости.

Несмотря на то что сегодня женщины обладают гораздо большей свободой перемещаться по этим пространствам так же, как мужчины (разумеется, в зависимости от своего социального класса и расы), женщины по-прежнему остро осознают, что находиться в одиночестве за пределами этих «санкционированных» пространств означает быть уязвимой для нежелательного внимания и угрозы стать жертвой насилия. Как отмечают Бонди и Домош, «общественные пространства крупных западных городов конца ХХ века являются пространствами коммерческого потребления», которые «находятся под наблюдением с целью создания условий, в которых идентичность женщины, принадлежащей к среднему классу, поощряется и защищается», во многом подобно торговым центрам ХIХ века. В этом контексте мы видим, что свобода, дозволенная женщинам современной городской жизнью, все еще контролируется гендерно обусловленными нормами о надлежащих пространствах и ролях женщин в городе.

Феминизация городского пространства продолжается по сей день. По мере того как города глобального севера совершили переход от экономики, основанной на индустриальном производстве, к экономике, основанной на знаниях и сфере обслуживания (так называемая постиндустриальная экономика), более маскулинные черты городов стали меняться. Такие пространства, как пабы, в прошлом либо закрытые для женщин, либо гендерно сегрегированные, «смягчили» многие из своих более маскулинных качеств, чтобы привлечь посетительниц. Даже магазины пончиков (такие как Tim Hortons в Канаде) и рестораны быстрого питания, такие как McDonald’s, сменили свою атмосферу и сейчас придерживаются более домашней эстетики кафе, подходящего для всей семьи, а не для дальнобойщиков. Изменение цветовой схемы, планировки, названия, мебели и меню (больше салатов = больше женщин!) меняет атмосферу заведений и помогает им выглядеть комфортными и безопасными для женщин. Географы связали такие перемены с джентрификацией, отмечая, что спорт-бары и закусочные для рабочего класса закрываются и заменяются более «модными» (и более белыми) пространствами для потребителей среднего класса без сильной привязки к конкретному гендеру.

В одном из районов Торонто, где я когда-то жила, — Джанкшн — я своими глазами наблюдала, как некогда индустриальный район, населенный представителями рабочего класса, проходил процесс джентрификации через создание феминизированных пространств, которые ярко контрастировали с традиционно маскулинными, которые когда-то преобладали в этом районе. Сальные закусочные, магазины порно, ломбарды и бары, посетителями которых были преимущественно мужчины из рабочего класса, постепенно сменялись студиями йоги, салонами маникюра, кафе и магазинами органических продуктов.

Когда я только переехала в Джанкшн в начале 2007 года, на Дандас-стрит было мало заведений, в которые я зашла бы одна выпить или перекусить. Не потому, что там было опасно, а потому, что они явно не были ориентированы на меня как на молодую женщину. И это нормально — район не был обязан подстраиваться под мои желания! Но Джанкшн — это интересный пример того, как города и районы используют комфорт, удовольствие и безопасность женщин как маркеры успешной ревитализации.

Действительно, недостаточный комфорт женщин в определенных пространствах может выступать оправданием целого ряда проблематичных вмешательств, повышающих опасность для других, например, для бездомных и небелых людей, в погоне за комфортом белых женщин из среднего класса. В случае с Джанкшн первым признаком феминизации было открытие узенького кофешопа под названием The Nook, в задней части которого располагалась небольшая игровая зона для детей. The Nook был типичным примером того, что социологи города называют «третьим местом». Это пространства, которые не являются ни домом, ни работой, но необходимы в качестве мест неформального общения сообществ.

Кофешопы сегодня являются теми пространствами, где женщины могут в сравнительной безопасности испытать психологические удовольствия городской жизни: чувство анонимности в толпе, наблюдение за людьми, возможность занимать пространство, уединение с собственными мыслями в окружении других людей.

В своем исследовании о том, что горожане Канады воспринимают посещение сетевых кофешопов, например «Старбакс» и Second Cup, как использование городских пространств, социологиня Соня Букман отмечает, что некоторые посетители называют такие кафе «домом вдали от дома». Разномастная мягкая мебель, камины, книжные полки, маленькие столики для задушевных разговоров и общая атмосфера гостеприимности делают эти кафе квазиобщественными домашними пространствами для многих. Неудивительно, что такие кафе являются пространствами, где женщинам комфортно и достаточно безопасно находиться в одиночестве, где они чувствуют себя желанными гостьями. В качестве «третьих мест» кафе осторожно культивируют среду (и, разумеется, бренд), где люди могут быть в уединении вместе. Учитывая, как давно женщины сталкиваются с ограничением собственных возможностей побыть в одиночестве в общественных местах, кофешопы сегодня являются теми пространствами, где женщины могут в сравнительной безопасности испытать психологические удовольствия городской жизни: чувство анонимности в толпе, наблюдение за людьми, возможность занимать пространство, уединение с собственными мыслями в окружении других людей.

Рост числа «феминизированных» квазиобщественных-квазидомашних пространств вроде The Nook и последующее (неизбежное?) появление «Старбакса» в Джанкшн были ясными признаками джентрификации. Пространства, которые я раньше избегала, — магазин пончиков с его парковкой, где кучи мужчин сидели на капотах машин и курили, засаленные закусочные, спорт-бары — начали закрываться. На грязных тротуарах зазвучали легкие шаги родителей с дорогими колясками, и вскоре звуки строительных площадок наполнили воздух: застройщики нашли новый рынок, готовый к освоению. Я не могла не заметить тот факт, что эта трансформация соответствовала предпочтениям и желаниям женщин вроде меня. Связь между классовой трансформацией городских пространств и повышением их безопасности для женщин кажется абсолютно логичной застройщикам, градостроителям и другим катализаторам ревитализации. Разумеется, в центре этого убеждения находится вполне конкретный типаж: белая цисгендерная женщина без ограничений здоровья из среднего класса.

обложка: Ad Marginem