8 февраля на онлайн-сервисах more.tv и Wink стартовал новый сериал от создателей «Черной весны» — «Фишер», мрачный детектив о поиске последнего маньяка в СССР Сергея Головкина. В главных ролях — Иван Янковский, Александр Яценко и Александра Бортич.

Кинокритик Иван Афанасьев поговорил с Сергеем Тарамаевым и Любовью Львовой об их новом проекте и заодно расспросил про «Черную весну», планы на будущее и их отношение к современной музыке.

Автор: Иван Афанасьев

Редактор: Иван Бочаров

«Фишер»

Режиссеры

Сергей Тарамаев, Любовь Львова

В ролях

Иван Янковский, Александра Бортич, Александр Яценко, Сергей Гилев

Дата выхода

8 марта 2023 года

— Давайте начнем с «Фишера». Мне кажется, что в вашей карьере это самый, я бы сказал, экспрессивный проект. Что вас заинтересовало в этой мрачной истории, что вам кажется в ней наиболее важным?

Любовь Львова (Л.Л.): И все-таки самый экспрессивный наш проект — это «Черная весна».

Сергей Тарамаев (С.Т.): Люба сейчас сказала о взгляде изнутри. Может быть, со зрительской стороны кажется, что триллер — это более яркая история. Вообще, мы давно хотели снять что-либо в этом жанре и конкретно про маньяка. У нас даже был свой сценарий, который мы в итоге не реализовали, но какое-то время жили, можно сказать, этой темой, изучая ее. Смотрели много документальных фильмов, в большей степени про американских психопатов, таких, например, как Тед Банди. Но все же тема до нас была уже очень сильно размята.

Л.Л.: Ну вот лично я очень люблю триллеры. То есть ты все равно хочешь снимать тот жанр, который тебе близок. Это наш любимый жанр, и, конечно, для нас это оказался очень интересный проект.

С.Т.: Да, и мы, в принципе, считаем своей кинобиблией фильм «Семь» Финчера, в котором на самом деле очень много ингредиентов. Там есть и любовь, и ужас, и философия, не говоря уже об идеальном изображении и ритме.

— А почему, по вашему мнению, люди смотрят фильмы и сериалы о маньяках и что лично вас интересует в таких историях?

С.Т.: Дело в том, что людей всегда интересует нечто, скажем так, сказочное. Когда есть злодеи, которые переступают грань и выходят в зону тьмы, где наступает некий ужас. Это будоражит сознание…

Л.Л.: И это отвлекает от внутренних проблем, мне кажется. Этот ужас, он немного перебивает ужас реальной жизни, который просто в человеке накапливается.

С.Т.: Ну на самом деле у человека внутри зачастую тоже много чего бывает…

Л.Л.: Это исключительно наше мнение, мы же не психологи. И мы не про всех зрителей вообще, наверное, у каждого что-то свое. Но нам кажется, что важна именно эта причина — желание уйти от проблем за счет еще большего ужаса.

С.Т.: Наверное, в каждом человеке в той или иной мере сидит нечто темное. Я не говорю за всех, но в какой-то степени люди за счет вот этой темноты, которая есть в фильме, в материале, может быть, даже в чем-то освобождаются.

Сергей Тарамаев и Любовь Львова

— Вы всегда снимаете дуэтом. Как вы распределяете в нем обязанности?

С.Т.: Я обычно по домашнему хозяйству: уборка, стирка, готовка. А Люба все остальное. (Смеются.) Мы из интервью в интервью говорим одно и то же, что мы вообще занялись кино исключительно для того, чтобы не ходить отдельно на работу, чтобы работать вместе. У нас нет разделения «ты — за это, я — за то». Мы и пишем вместе.

Л.Л.: Это, можно сказать, как в экстремальной ситуации, когда каждый берет на себя какую-то функцию, часто даже не сговариваясь. Как во время шторма на корабле. Каждый раз по-разному, и сложно все это разложить на какие-то полочки, потому что в каждой ситуации всегда будет по-разному. Как музыкальная группа, где каждый играет свою партию. Здесь нет какого-то однозначного ответа.

С.Т.: Так как за нами уже есть какая-то кинобиография, то выработался некий стиль. Кто-то ставит палатку, одновременно кто-то разжигает костер, а порой бывает наоборот.

Л.Л.: Я вам больше скажу: для нас очень важна вовлеченность всей команды в процесс, когда каждый может делать любое дело, будь то художник по костюмам, художник по реквизиту, художник-постановщик, оператор. Когда все ради общего дела готовы делать, грубо говоря, абсолютно разные функции. Например, на «Черной весне» у нас было такое, когда вся группа в какой-то момент стала помогать художникам делать декорацию. И это было не насильственно, а просто каждый хотел внести свой вклад. И вот если есть этот общий дух, то и все эти обязанности уже нельзя назвать обязанностями, это просто помощь и любимое дело. И так же между нами они распределяются сами собой.

С.Т.: Да, то есть процесс не разграничивается «ты — за это, я — за то», все двуедино, и все может меняться.

— Я один из тех людей, кто смотрел ваш «Метаморфозис» в кино, очень люблю «Зимний путь» и «Черную весну». «Доктор Преображенский» — это такой более ремесленный проект, в нормальном смысле слова. А «Фишер» — чувствуется, что это ваше, но при этом наверняка для вас это был совсем другой опыт. Можете, по личным ощущениям, сказать, чем этот проект отличается от ваших предыдущих, таких слегка панковских проектов?

С.Т.: Вот за это вам просто нижайший поклон, что вы упомянули вот эту панковость. Здорово, что вы почувствовали, что в нашем творчестве существует влияние панк-культуры. Оно безусловно, его не выветрить. Соединение шика и грязи, аристократизма и панка. Это вот вообще в принципе наш стиль.

Л.Л.: В «Фишере» это тоже будет, просто это такая крупица, ведь все равно стилистика сериала совершенно другая, такая вязкая, как бы обволакивающая, страшная. Но все равно мы не выдержали, и там тоже будет хулиганство. Просто в «Фишере» больше получился уклон в советский декаданс.

— Более приближенное к жизни.

С.Т.: Ну да. Но если говорить о том, что здесь нашего, вот такого личного привнесено уже в ткань сериала — наверное, это любовь. Любовь к героям, потому что для нас всегда очень важна эта штука — сделать так, чтобы заронить в зрителе именно настоящую такую любовь к персонажу. Не формальную, типа мы понимаем, что они хорошие такие ребята, делают свою работу и стараются. Но чтобы это было проникновение в душу, как в хороших старых сериалах, как «Место встречи изменить нельзя», когда ты противоречивых персонажей начинаешь любить как родственников. Чтобы пробиться к зрительской эмоции, чтобы возникла любовь, чувства к ним, понимание. И это была такая наша внутренняя задача, и она нам, кажется, удалась.

Л.Л.: Сценарий, конечно, диктует свой стиль, по-любому. Поэтому, естественно, он написан как скрупулезное расследование, как распад эпохи, путешествие в жуткое, вместе с героями, к этой разгадке. Поэтому, естественно, тут предполагается иная стилистика, чем мы привыкли.

С.Т.: Мы просто на каком-то этапе, еще подготовительном, поняли, что, может быть, именно наш взгляд на эту историю будет интересен. Если мы сфокусируемся на главных героях, с которыми происходят разные изменения во время этого длительного пути — поиска маньяка. Их потери, жертвы, и в конечном счете когда они забывают себя. Самоотверженность — вот ключевое слово, и оно отразилось во всем, я их в этом плане понимаю, как художник. И главное — финал является неким месседжем зрителю, и мы пошли на некоторую дерзость, слегка изменив его от варианта в сценарии, сделав акцент на наших следователях. Дальше спойлер, не буду рассказывать вам про финал. Но, по крайней мере, могу сказать, что благодаря этому акценту мы узнаем, благодаря кино, что это такое — поймать маньяка, изощренного, жуткого и страшно коварного.

— Насколько герои экранные близки к своим прототипам? Некоторые отмечают, что специфический говор Ивана Янковского, его «шоканье», порой выглядит не совсем достоверно, слегка наигранно.

С.Т.: Вы знаете, мы посмотрели немного документальных материалов с непосредственным участием прототипов, а потом принципиально не стали смотреть дальше. Потому что вот к вам приходят живые люди: Саша Яценко, Саша Бортич, Ваня Янковский, и они сразу же требуют другого подхода. То есть, как бы сказать… Мы начинаем шить костюм персонажей непосредственно на артиста, а чтобы сшить на него этот костюм, нужно забыть о том человеке реальном, который был тогда, в 80-х. Насчет «шоканья», если режет слух — у меня есть возможность сказать всем, кому режет. Ваня, на наш взгляд, делает это очень хорошо с точки зрения актерского мастерства. Другой вопрос, что сейчас определить, хорошо это или плохо, сегодняшнему человеку очень сложно, потому что мы говорим о персонаже конца 80-х, выросшем в Ростове, наверняка года рождения 1960-го, а то, может, и 1958-го.

Л.Л.: Я, кстати, тоже заметила, что у советских людей, даже у московских, вообще другая речь, чем у людей, живущих в современной России.

С.Т.: Да. То есть это человек в принципе другой эпохи, и речевой в том числе. Плюс еще родившийся в Ростове, где есть своя специфика. И поэтому сейчас, с пригорка 2023 года, сказать о том, что Ваня Янковский как-то не очень правдоподобно говорит языком человека из 80-х, такое должен утверждать очень профессиональный лингвист из того времени, а их, может быть, уже и в живых нет практически.

Л.Л.: Я думаю, еще срабатывает и образ самого Ивана Янковского, которого воспринимают как интеллигентного парня, и поэтому кажется, что оно ему не свойственно.

С.Т.: Конечно. Ваня вообще в принципе этой ролью ломает стереотипы восприятия его как интеллигентного московского мальчика. Это колоссально трудно, но поэтому нам и нужны были для него достаточно серьезные подпорки, и речевые в том числе, потому что это была задача непростая. Мы понимали, насколько для Вани эта роль не только на внутреннее сопротивление, но и с точки зрения внешней формы, какой это для него смелый эксперимент. Так что, мне кажется, это просто проблема Ваниной кинобиографии в большей степени. Хотя, на мой взгляд, технологически он делает это изумительно и очень тонко, изысканно. Мы, как режиссеры, никаких претензий к этому не имеем, наоборот, нам кажется, что Ваня сделал колоссально мощную работу и расширил свой актерский диапазон.

— Давайте теперь еще немного поговорим про «Черную весну». Как вы собрали такой шикарный и органичный каст молодых ребят?

С.Т.: На самом деле, нам казалось, что сейчас возникнут проблемы с этим поколением артистов. Мы его не так сильно знали. 30–35 лет — у нас просто огромное количество бомбических артистов такого возраста, а вот с этим поколением был какой-то чистый лист. Но мы ахнули, когда стали приходить все эти ребята. И мы поняли, что что-то упустили. Появилось поколение фантастических артистов, и все эти ребята — Артем Кошман, Олег Чугунов, Глеб Калюжный, Валя Анциферов и немножко старше Никита Кологривый — это все звезды, один другого лучше.

— Лично я, например, фанат Артема Кошмана в этом сериале.

С.Т.: С Кошманом, кстати, произошел казус. Мы его хотели брать на совершенно другую роль, которую сыграл Олег Чугунов — это Илюша, сын Стаса Кудинова, которого сыграл Сергей Гилев. Такого закомплексованного, достаточно хрупкого мальчика. Мы попробовали его, но не очень поняли, и Чугунов нам нравился больше, а потом Ира Сосновая, продюсер «Черной весны» сказала: ребята, пожалуйста, ради меня, попробуйте Кошмана на роль Кисы. Он очень хочет, и я чувствую, что может произойти чудо. Мы пошли навстречу, естественно, и вот он пришел такой весь кучерявый, похожий на какого-то мальчика-скрипача, и тоже стал умолять нас попробовать его на Кису. У меня при себе была шапка лыжная, и я говорю: давай, только надень ее, чтоб убрать эти волосики, очень сильно романтические. И была как раз сцена с Валей Анциферовым, когда между ними возникает драка. И вот Кошман надевает эту шапочку — и вдруг становится настолько яростным, агрессивным, и в этом он настолько заразителен и убедителен, что мы просто уже в принципе не пробуем никого. Это было, кстати, таким интересным уроком для нас, потому что зачастую за артистом складывается некое амплуа. Кошман снимался с 12–13 лет и играл вот таких вот мальчиков, и режиссеры, как и мы, думают: ну да, он ничего, по сути, другого не может. И так часто бывает, к сожалению: артист тащит это амплуа, а в нем спит какой-нибудь Роберт Де Ниро. И это очень грустно, что мы тоже купились на эти вот предыдущие его картины. И страшно рады, что удалось увидеть в нем, и это одно из самых больших открытий актерских в «Черной весне».

— У вас действительно есть зазор некоторый с героями сериала в плане возраста, при этом вы собрали совершенно шикарный саундтрек для этого сериала в духе какой-нибудь «Эйфории». Как вы его подбирали?

С.Т.: Спасибо за «Эйфорию», потому что он был референсом для «Черной весны». И там гениальнейший саундтрек.

Л.Л.: Во-первых, мы просто очень любим музыку, и мы для каждого фильма собираем свои референсы. Так же как и для «Черной весны». Мы даже пишем какие-то сцены под музыку. Конечно, потом она может слегка меняться, но мы находим похожие. То есть для нас это не удивительно, потому что мы так и пишем, и снимаем. Для нас музыка — это одно из главных действующих лиц. Мы сами всегда отмечаем фильмы с крутыми саундтреками и тоже их слушаем. Без этого для нас нет фильма.

С.Т.: Мы в ней ориентируемся, и это не тот ингредиент, который обычно бросают в конце, когда уже все сделали. Мы изначально заряжаем ее внутри себя, и порой даже она диктует драматургию. И раз заговорили о музыке, хотим сказать наши восторги о работе с композитором Игорем Вдовиным. У него была очень сложная задача, потому что партитура была настолько эклектичная: панк, электроника, песни в бардовском эстрадном стиле, то что поет наш герой, — это все написал Игорь Вдовин. Ну и плюс в довесок всякие русские треки. Он как цементирующий состав музыкальный — на базе его музыки уже формировалась остальная. Это огромное для нас счастье поработать с таким мастером.

— Мы помним концовку сериала в «Черной весне», но чисто гипотетически, возможен ли, на ваш взгляд, второй сезон, и если бы он был возможен, то взялись бы вы за него?

Л.Л.: В начале, когда мы писали сценарий, мы, конечно, хотели убить Мела, но потом с продюсерами решили, что нужно дать какую-то надежду. Такую не оформленную, ведь все равно все плохо, но маленькую такую надежду. А там посмотреть. Хотя внутренне да, для нас первый сезон был закончен. И, честно говоря, вот сколько времени прошло с показа «Черной весны» до сегодняшнего момента, мы думали, что не сможем. Настолько эту историю внутренне прожили. Но потом мы стали получать отклики, продолжили общаться с актерами, видели, как они все подружились. И эта обесточенность куда-то ушла, и вдруг в какой-то момент мы почувствовали, что очень хотим продолжения. Но совершенно другого. Не разжевывать момент финала, а перейти, может, даже немножко на другой стиль.

С.Т.: Второй сезон «Эйфории», например, не стал для нас таким же открытием, как первый. И нам было от этого очень горько, потому что первый мы пересматривали раза три. И мы этого боялись: не хотелось топтаться, буксовать. А сейчас мы с радостью видим, что это может быть совершенно новая история. И стилистически можно изменить все, не пытаться протащить эмоции от первого сезона любым путем, а сделать нечто совершенно другое, но сохраняя какое-то настроение, что ли.

Л.Л.: То есть в сериалах во вторых и последующих сезонах часто «дожевываются» проблемы первого сезона, а нам бы этого вообще не хотелось. И мы не могли нащупать ключ ко второму, это очень сложно. Но за то время, пока после «Фишера» сидели и ничего не делали, проживали какие-то интересные события, у нас, наверное, как-то мозг очистился, и мы смогли взглянуть на эту историю отстраненно. И вдруг увидели совершенно другие вещи, которые можно из нее вытащить. Вот если бы этого не произошло, мы бы, наверное, не стали писать.

— Что бы вы еще хотели сделать в дальнейшем?

Л.Л.: Наша мечта стать шоураннерами, чтобы создавать сразу несколько разных проектов, но при этом и иметь возможность делать свое. Потому что пока ты заряжаешь свой проект, это такое колоссальное количество времени и сил, а интересно пробовать себя в разных жанрах.

С.Т.: То есть возможность гораздо больше успевать, затеять больше интересных проектов. Побыть немножко волшебником из страны Оз.

Л.Л.: Полный эскапизм. Жить абсолютно в своих фантазиях, нереальном мире — наверное, это и есть наше главное стремление.

Фотографии: обложка, 2, 3 — Ирина Фомина/More.tv, 1 — More.tv, 4,5 — START