В субботу, 26 октября, в рамках ярмарки современного искусства Cosmoscow фестиваль неординарных музыкальных событий Sound Up представит свой новый проект — сайт-специфик перформанс korowod, созданный при участии художника Ильи Старилова, режиссера Юрия Квятковского, фольклорного ансамбля РАМ имени Гнесиных и группы Zventa Sventana. Накануне премьеры журналистка и автор телеграм-канала «Слова с музыкой» Кристина Сарханянц поговорила с участниками Zventa Sventana Тиной Кузнецовой и Юрием Усачевым.

Автор: Кристина Сарханянц

 

— Как прошло ваше лето?

Тина: Когда группа так сильно занята на гастролях, время утекает незаметно. Для нас это было очень насыщенное лето, много поездок, и мы были счастливы выступать по разным городам России.

Юрий: Вообще, мы заметили, что фестивальное движение в России в последние годы мощно развилось: фестивалей стало огромное количество, и среди них много таких, которые посвящены как раз традиционным стилям, фолку и подобной музыке. Некоторые фестивали просто удивительные, например... как называется город, где проходит фестиваль огурца?

Тина: Суздаль.

Юрий: Точно, Суздаль. Там было просто невероятно весело, но мы приехали буквально к выступлению, поэтому не успели толком попробовать огурцы. И Тина в какой-то момент со сцены сказала, мол, жаль, что мы их так и не попробовали. И тут появляется молодой человек с огромной пятилитровой банкой огурцов и передает ее прямо на сцену!

— Центральное событие осени — сайт-специфик перформанс korowod фестиваля Sound Up, в котором вы совсем скоро примите участие. Как появилась идея этого проекта и как в нем оказались вы?

Тина: Как-то мне позвонила Женя Лассарь (соосновательница и арт-директор фестиваля Sound Up. — Прим. ред.), чтобы поделиться впечатлениями от нашего альбома «На горе мак», и рассказала, что слушает его несколько дней практически без перерыва и что у нее зарождается идея. Спустя некоторое время она вернулась с предложением выступить на фестивале Sound Up, при этом ее концепция оказалась для меня огромным — и приятным! — сюрпризом.

Вообще, приглашение в хор, который будет исполнять аутентичные версии народных песен, логично и прямо просится, потому что мы считаем одной из задач Zventa Sventana как раз привлечение внимания к уникальным народным песням, к их аутентичному исполнению. Именно в таком исполнении, как в первоисточнике, сокрыта вся сила и магия этой музыки. Так что хочется выразить невероятный респект авторам перформанса за то, что придумали концепцию, которая транслирует это публике. Потому что это остается самым сложным и труднодоступным для современного слушателя.

Юрий: Но это дело времени, как нам кажется. Потому что, например, в странах Ближнего Востока, в Турции люди с одинаковым вниманием слушают и традиционную музыку, и популярную, и народная музыка прекрасно уживается со, скажем так, шоу-бизнесом. Никого это не смущает. В нашей стране этот барьер еще предстоит преодолеть и смягчить представления массовой аудитории о том, как такое поют, зачем.

Тина: В конце концов, это песни, которые пели наши предки и которые мы, представители своего поколения, можем также спокойно петь и черпать из них мудрость.

Путешествия

Зачем ехать в Суздаль: Современное искусство, театральный фестиваль и огурцы

 

— Как происходил отбор материала для перформанса? Были ли какие-то особенности?

Тина: Команда Sound Up всегда крайне внимательно относится к программам событий, и, так как изначальный импульс появился после прослушивания «На горе мак», мы поняли, что возьмем часть материала из этого альбома. Затем в процессе обсуждения мы выбрали еще пару песен, преимущественно с последних двух наших альбомов. Не буду раскрывать всех карт, но скажу, что это будет очень динамично, экспрессивно и исполнено на определенном дыхании.

 

 

— Можете чуть подробнее рассказать об источниках вдохновения уже Zventa Sventana? На песнях каких регионов вы больше всего фокусируетесь в последнее время и почему выбор падает именно на них?

Тина: В какой-то момент мы в Zventa Sventana сфокусировались на русских песнях, хотя для восточнославянского фольклора границы — дело условное: слишком уж все перемешано. Да и слушаем мы самую разную и разнообразную музыку. Однако, несмотря на то, что это русские песни, речь идет о совершенно разных областях, причем не только географически, но и культурно.

Есть, конечно, какие-то любимые традиции, к которым мы обращаемся чаще. Так, в нескольких наших альбомах звучит много белгородской традиции, песни Белгородской области. Это такая мощная южнорусская традиция с богатейшей палитрой лирических и плясовых песен. В свое время там было сделано большое количество записей с носителей — ансамблей, которые существовали еще в прошлом веке, вплоть до 70–80-х годов. Так что у нас сохранилось много хороших записей. А еще мне посчастливилось познакомиться с ныне живущими представителями этой традиции — женщинами, с которых я «снимала» некоторые песни. Для меня это колоссальная ценность, опыт, причем такой мощный, наглядный, совершенно эталонное исполнение.

Также у нас в программе есть песни северных областей — Вологодской, Архангельской... Это, в свою очередь, заповедная и архаичная традиция, совершенно невероятная по красоте, по своему космизму, с невероятной мелодикой. Там присутствует и плач, и какие-то сумасшедшие альтерации. К тому же это такая как будто отстраненная, пограничная манера исполнения. Для нас как художников все это безумно увлекательно.

— Вы упомянули два региона, Белгородскую и Архангельскую области, а ранее мы говорили о барьере, который массовому или, скажем так, непривычному к такой музыке слушателю в России до сих пор сложно преодолеть. Можете максимально просто, насколько это возможно, выделить какие-то характерные для этих традиций моменты и различия между ними, хотя бы на примере этих двух областей?

Тина: Ну вот взять традицию Архангельской области, северную... тут манера пения сразу уносит тебя куда-то в подсознательное, в глубинное состояние тем, это нечто такое парящее, звенящее где-то в воздухе. Северной манере присуща закрытая артикуляция, пение с полуоткрытым (или полузакрытым) ртом. Есть предположение, что это обуславливалось степенностью местных жителей. Плюс раньше в принципе особо не артикулировали, то есть лицедейство не приветствовалось, чаще было исключено. 

Юрий: Еще есть версия, что петь было просто холодно, и, чтобы звук летел далеко, он должен был быть преимущественно таким головным, очень резонирующим.

 

 

Тина: Верно. И, как правило, эти песни в высоких регистрах, в своей монотонности, в своей необычной мелодике, уносят тебя в другие пространства, возносят над миром. Ты сразу то ли в звездном небе, то ли в открытом космосе, то ли летишь над невероятными, бескрайними панорамами нашего Севера, где видишь молочные белые ночи, нескончаемые просторы Белого моря с его обитателями, какие-то неземные ландшафты.

А южнорусская традиция — событийная и эмоциональная, страстная, можно сказать. У нее не менее архаичное звучание, а в каких-то областях, например, где-то вот ближе к Брянску, используются совершенно сумасшедшие лады. Как, собственно, в нашей песне «На горе мак» — она тоже очень древняя. В целом для меня обращение к народным песням сравнимо с обращением к священным текстам: мы приходим к ним в своей жизни в определенные моменты, и в зависимости от нашей готовности и нашего духовного состояния они открываются нам по-новому, вскрывают новые пласты.

С народными песнями так же: с каждым годом твоей жизни они обрастают все новыми смыслами. Поэтому и остаются всегда актуальными для исполнения и способны выразить любое состояние, любое проявление человечества, а иногда помогают преодолеть или достичь эти состояния. 

— С какой традиционной музыкой у вас в последнее время происходит такого рода совпадение и случаются откровения?

Тина: Для нас важна работа с первоисточником, с этнографическими записями, важно понять и прочувствовать, как пели эти песни. Архивы тут часто единственный документ, потому что нотный материал тебе ничего не скажет, кроме приблизительной мелодии, а это ничто по сравнению с тем, когда у тебя есть зафиксированный документ в виде записи исполнения того или иного материала из того или иного времени, но именно носителями, то есть деревенскими исполнителями. И это одновременно и источник, и ключ к правильному переосмыслению материала, потому что здесь нельзя допускать вольностей, когда песня может совершенно переделаться, буквально заново родиться. Нет, наша задача — донести как можно точнее ее замысел, ее значение, и не более того.

 

 

— А как при этом быть с вчитыванием и вслушиванием своего опыта, эмоций каких-то? Вообще, существует ли для исполнителя такая проблема?

Тина: Мне кажется, что это совершенно нормально, потому что человек и поет для того, чтобы сонастроиться с традицией, и песня тут служит человеку, она должна быть солидарна с твоим состоянием. То есть, если песня плясовая и радостная, с каким-то юмором, с какой-то былью, ты же не будешь ее наделять чем-то трагичным, если только это не трагикомедия. Песня читает наше состояние, и через каждую песню мы соединяемся с душой слушателя, для этого они и существуют. Песни в этом смысле, как сказал Сергей Старостин (российский этнограф, собиратель и исполнитель русского фольклора. — Прим. ред.), это некие своды законов.

Юрий: А еще тут важно то, что мы пытаемся воспроизвести песни максимально близко, то есть это аутентика фактически. Я бы сказал, что если убрать все современное звуковое сопровождение, аранжировку, всякие модные штуки и просто оставить один голос Тины, то это, в общем-то, и будет на 99 % оригинал. И это для нас важно. Да, конечно, мы привносим новые смыслы через подачу и какие-то музыкальные решения. Сложно вообразить, что в деревне звучала песня, к примеру, «Вдоль по улице Ванюша» в техно-хаус-звучании: понятно, что мы добавили туда кураж по полной программе, но это же часть нашего фольклора сегодня, и мы так чувствуем сердцевину песни. А лет через сто это будут слушать и вообще, может быть, не отличать, кстати говоря.

Тина: Но есть важный момент, который меня возмущает у некоторых исполнителей народных песен. Это когда, например, я знаю песню, которую поет исполнитель, знаю ее смысл, как и почему она поется, и слышу, что он придает ей совершенно другой эмоциональный характер. Потому что когда слышал первоисточник, особенно если был в экспедиции, то становится недопустимым, чтобы что-то, скажем, эмоционально горячее пелось абсолютно инфантильно.

Тут дело даже не в том, что важно обрамлять песни в достоверную эмоциональную манеру. Просто ну нельзя петь плясовую песню в романтичном ключе, напевно, это полностью убивает ее характер. Когда ты знаешь, что по замыслу в этот момент женщины отбивают ноги, туфли, сапоги, понимаешь, что юбки кружатся, что происходит настоящее русское фламенко, картина Малявина, вихрь!.. А тут ее исполняют, простите, ну просто ковыряя в носу — это нечестно по отношению к песне.

— Что вам сейчас интересно в мировой музыке, в фольклорной и вообще? Какие тренды вы подмечаете, что вам нравится?

Юрий: Скажу не про то, что сейчас, а про то, что было давно, когда я в первый раз услышал группу — по-моему, это французская группа — Deep Forest. Тогда я совершенно не был погружен в фольклор, но был удивлен, как здорово все эти сэмплы поющих в лесу людей были интегрированы в красивую мелодичную музыку. Кажется, это было первое мое ощущение, что так можно, и это было лет 25 назад, может, даже больше. Потом появилась группа «Иван Купала», которая вдруг прозвучала и стала известна благодаря использованию народных песен, точнее, даже такими своими коллажами на тему. Но это не была конкретная традиция, это было что-то рядом.

Тина: Нет, это была конкретная традиция.

Юрий: А что там конкретного?

Тина: Ну, например, там фигурировала песня «Заиграю, запою! Сама-то заплачу», а это казаки-некрасовцы.

Юрий: А я говорю про «Здорово, Кострома».

Тина: «Здорово, Кострома» — это Рязанская область, песня, связанная с древним обрядом, где главный герой — Кострома.

Юрий: Ну, хорошо. Я веду к тому, что все это очень интересно, при этом мы не слишком ориентируемся на такие записи. Однако это один из первых примеров, когда сталкиваешься с подобными вещами, и это работает мощно. И люди, не разбирающиеся в музыке, могут быть довольно-таки сильно поражены работой подобной песни, таким глубоким креативом, мелодиями внутри. А ведь это заимствованная корневая музыка, и она так круто работает, что ее не портит ни эфир радиостанции, ни модные эффекты и звучание.

Тина: На что мы ориентируемся сейчас? Я думаю, что ориентира вообще нет, мы ориентируемся на себя. То есть, конечно, есть примеры разной музыки, которая нам нравится. Скажем, современная испанская музыка сильно впитала в себя и фламенко, и другие традиции. На Востоке много музыки, которую слушаешь и вообще не понимаешь, что это — фолк или авторское. То есть звучит какой-то современный бит, но он стилизован и подается в обрамлении той перкуссии, которая и должна тут быть.

Юрий: Или взять, к примеру, модный сейчас афрохаус. Мы знаем, что в Африке все основано на ритме, всегда много барабанов. И афрохаус — это потрясающий пример, когда слушаешь музыку, и она настолько интересно сделана ритмически, хотя там, в общем-то, все по классике: барабаны и вся эта мелодическая африканская традиция. Только мажор — как будто солнце, и океан, и песок вокруг. Ты это чувствуешь прямо в песне. Но в то же время это контемпорари-музыка. И это дает ощущение, что фольклор не так и далек от нас. На самом деле он внутри, он вокруг, и мы можем даже не подозревать, что, находясь в современном мире, постоянно используем то, что внутри нас.

В России процесс этого осознания как будто находится в зачатке, но сейчас действительно происходит ревайвл, некое прозрение, возрождение. Люди проснулись: алё, какие классные мелодии, тысячи песен, такой креатив. Лично я в последние несколько лет задаю себе вопрос, на который, кстати, пока не могу ответить: а зачем я вообще писал какие-то песни до этого?! Наверное, потому что я не был знаком с корневой культурой, с традицией, просто не знал всех этих песен. Возможно, если бы я обо всем этом знал, то и не писал бы ничего. Эта музыка, по-моему, уже все сделала. Ее нужно просто исполнять и передавать дальше, дарить нашим детям.

Плейлист

Altın Gün, The Hu, Джон Хасселл и другие эксперименты в плейлисте Zventa Sventana

— Что при этом делать с нишевостью подобной музыки в сознании массовой аудитории? Возможен ли тут коммерческий успех, и нужен ли? Или здесь, на ваш взгляд, вообще нет конфликта?

Тина: Для меня, на самом деле, конфликт заключается в том, что для сегодняшнего слушателя, если обобщать, народная песня остается слишком сложной. Мы часто слышим про свой проект, что мы такие амбициозные... Но когда я слышу о подобной музыке, мол, мне такое сложно, особенно от человека, который считает себя наслушанным, интеллектуалом и меломаном, то у меня что-то обрывается. Ну тогда не называй себя наслушанным и подготовленным.

Ведь, собственно говоря, надо напомнить, что эти песни пелись народом, простыми людьми, которые каждый день занимались тяжелым физическим трудом, часто выживанием, жили в гармонии с природой, в согласии с ее законами, циклами, в общине. И тут напрашивается вопрос, что же с нами стало, что для нас музыка такого простого трудолюбивого человека, песня, сопровождавшая его на протяжении всей жизни, сложна? Мне кажется, это больше говорит о нас, о том, что у нас очень темперированное ухо, все воспринимающее через простые, во многом унифицированные приемы и формы. Так что нам есть над чем поработать, куда расти и развиваться.

 

ФОТОГРАФИИ: Zventa Sventana